Бумажные летчики

136. Наверное, все началось с открытки, которую я отправил из Базеля. Репродукции «Невесты ветра» Оскара Кокошки. Беспокойные, дрожащие линии, плотная, бесформенная тьма, окружающая молодую пару. Она спит. Ее голова покоится на его груди, он бодрствует, лежит в холодном поту и вглядывается в неизвестность вокруг них. Едва прикрывающая их тонкая ткань (простыня? саван?), тела под ней медленно растворяются, небрежно раскинувшись на кровати – нога здесь, лодыжка там, растянутые, вывернутые под неестественными углами, как предупреждение о грядущем распаде, жилы и пружины матраса, полная дезинтеграция всего, их приподнимает, растаскивает, разрывает единым движением, неизбежные трещины в оболочке сна, все это так отчетливо явлено в мученическом выражении лица мужчины.

Лакун сохранил открытку, даже повесил ее на стену в гостиной. Он так проникся творчеством Кокошки, что раздобыл несколько его биографий. А его бумажные изделия со временем переняли нервический стиль художника. Мне показалось, что я подарил ему толику вдохновения.

Но теперь, много позже, я гораздо лучше понимаю, что их связывало.

137. Снова простыл. В катакомбе зима, я стою у окна со стаканом черносмородинового тодди и наблюдаю, как сугроб постепенно заносит окно. Глотать больно, думать тоже больно. Мой врач говорит, что я представитель дезинфицированного поколения. Что бы это ни значило.

Словарь путешественника: дезинфицированные. Дети, выросшие в стерильных условиях и безупречной гигиене, часто становятся жертвами аллергических реакций и инфекций, попадая в большой мир. Уже началось производство «небезопасных» игрушек. Мягкие мишки с острыми зубами, ядовитые цветные карандаши. Симуляция опасности в среде, где безопасность возведена в абсолют. Зарубка на гладкой поверхности. Тело восстает против гиперопеки – по тем же причинам, по которым в равнодушном обществе вырастает насилие. Мятеж и боль. Все остальное не имеет значения.

Голос никогда не сдается. Когда все сводится к тому, чтобы избежать боли, он напоминает обо всех сувенирах, которые она мне оставила. Я смотрю поверх забора, мимо старых яблонь, на пожарную лестницу вдоль стены соседнего здания. Она полностью скрыта снегом. И лишь память подсказывает, что ее каркас сделан из металла.

На подоконнике лежат две открытки – одна из Сингапура, другая из Валлетты.

138. (Открытка, от дяди) «Валлетта. Это певучее имя застревает в голове – Валлетта, Валлетта, воздушное отражение извести и воды, случалось с тобой такое? В самом деле, я никогда не устану от этого города. Не беспокойся о своем старом дядюшке, он до сих пор совершает образовательное путешествие. Валлетта. Внезапные сумерки – такие неожиданные для того, кто вырос с привычкой к медленной потере зрения в августе и сентябре, – не говоря уже о ливнях, которые приходят и уходят одинаково резко, обрушиваются словно гравий на жестяные крыши и балконы. С того места, где я сижу, мне видна собачонка, отыскавшая убежище в подворотне напротив. Старые армейские автобусы все еще на ходу – водители изо всех сил выжимают изношенные тормоза каждый раз, когда светофор загорается красным, в расчете на то, что Святой Христофор не подведет их и на этот раз. Бог гидравлики и тормозных колодок. Кафе на углу…»

139. По вечерам мы с М ходим на пляж. Наши ноги оставляют следы на мягком, лососевого цвета песке.

Город пробуждается к жизни лишь ближе к закату. Кричат чайки, издалека доносится ритмичный пульс парков аттракционов. Мы находим себе место в сторонке от людей, расстилаем покрывало и ложимся. Она хочет поймать последние лучи солнца, снимает одежду, надевает солнечные очки. Спрашивает, неужели я собрался лежать в рубашке и брюках. Ты ведь не стесняешься, спрашивает она.

Может быть. Случается. Но я никогда не стыдился рисунков на коже. Просто мне надоело отвечать на вопросы или, что еще хуже, слышать, как люди внезапно умолкают. Впрочем, я далеко от дома. Я расстегиваю рубашку, отправляю взгляд скользить по волнам, которые бесконечно подхватывают себя и снова набегают на берег. На краю прибоя стоит накренившееся строение из асимметричных металлических кубов.

Ты напоминаешь мне брата, говорит она. Он был так беспечен, так полон жизни, что ему требовалась защита от самого себя. Каждый раз, когда я уезжала на пару недель, он обзаводился новыми шрамами или синяками. Не хватает только большого ожога на предплечье – в детстве он положил его на раскаленную конфорку. И с тех пор ненавидел готовить.