Бумажный зверинец

Хотя он стоял на коленях, его слова как будто возвышали его над всеми в зале ямыня. Даже управляющий был впечатлен.

Заметив изменившееся выражение лица управляющего, Хуа Сюн упал на колени и приниженно поклонился три раза:

– Ваше превосходительство, я никогда бы не посмел обвинить мастера Гуаня, если бы не имел убедительных доказательств, учитывая, что мы с его сыном были приятелями с детства. Я всего лишь смиренный купец, а мастер Гуань происходит из выдающейся семьи генералов и ученых на службе Императора. Но я руководствовался своей любовью и пылким чувством к моему Императору настолько, что не посмел бы обвинить такого человека. Я очень переживал, что он начнет использовать славное прошлое своей семьи как щит, чтобы скрыть за ним свой нечестивый злой умысел. Молю, чтобы вы вынесли справедливое решение.

После своей речи он продолжал низко кланяться.

– Остановись, – нетерпеливо сказал управляющий. – Тебе не нужно опасаться славной истории его семьи. Закон Императора вершится беспристрастно и справедливо. Даже если он сын князя или принца, но замыслил мятеж против Императора, тебе не следует бояться обвинить его, – он еще раз посмотрел на Старого Гуаня, и его лицо стало суровым. – Я знал много злых людей, таких как он: напыщенных из-за славы, покрывшей их семьи за верную службу их предков. Они думают, что закон на них не распространяется. Что ж, я наказываю таких особенно жестко. У тебя есть еще доказательства?

Хуа Сюн кивнул в сторону трех молодых девушек, стоящих за ним в углу:

– Эти молодые женщины видели и слышали, как мастер Гуань упражняется с топором и тесаком в лесу. Они видели, как он прыгает с места на место, делая вид, что он…

– Что он…

– Что он наносит эти удары Сыну Неба, – Хуа Сюн опять начал непрерывно кланяться, так что его лоб налился кровью.

– Это ложь, – крикнул Чжан Шэн из толпы. Он обозлился на этих девушек за то, что они согласились поддержать такую наглую ложь. Но потом заметил, что все они были из семей, которые задолжали Хуа Сюну огромные деньги. Он почувствовал, что вены на его шее сейчас разорвутся, если он не начнет говорить. – Я был тем…

– Чжан Шэн, что бы ни случилось, молчи! – закричал Старый Гуань. – Позаботься о матери.

– Сюда, – позвал управляющий солдат, – выведите этого необузданного ребенка и его распутную мать из ямыня. Я не позволю им делать из суда посмешище.

Чтобы удержаться от ответа, Чжан Шэн до крови прикусил язык. Он попытался заслонить свою мать от ударов солдат, которые гнали их из ямыня.

После полудня старый Гуань был приговорен к смерти за измену, а вскоре его голова была поднята на пике у здания ямыня. В тот вечер мать Чжан Шэна просунула голову в петлю, привязанную к балке посреди кухни, и оттолкнула прочь стул, на котором стояла.

* * *

Чжан Шэн убил Хуа Сюна самым последним. После того, как он уничтожил все семейство Хуа (около двадцати человек), он разбудил Хуа Сюна от крепкого сна (сначала быстрыми и четкими движениями руки перерезав горло двум наложницам, спавшим с Хуа Сюном). В полутьме, освещенной только факелом, который Чжан Шэн держал в руке, Хуа Сюн подумал, что перед ним краснолицый демон, воин ада, пришедший по его душу.

– Извини, извини, – тараторил он, перестав контролировать кишечник.

Чжан Шэн ножом перерезал связки в плечах и бедрах Хуа Сюна, полностью парализовав его. Он положил безвольное тяжелое тело обратно на кровать меж бездыханных тел двух наложниц.

– Ты не умрешь достойной смертью. Ты говорил, что мой отец – разбойник. А теперь я покажу тебе, как разбойники поступают с такими, как ты.

Он прошел по дому, поджигая все вокруг. Вскоре дым стал настолько густым, что Хуа Сюн больше не звал на помощь. Его кашель стал судорожным и паническим, он давился собственной рвотой.

Гуань Юй все дальше бежал на восток, куда манили его кроваво-красные длинные облака. Его сердце было легким как перышко, и казалось, любовь к сражениям и радость мести никогда теперь не оставят его. Он чувствовал себя богом.

Впечатления

Посреди леса рядом с холмом по ту сторону реки от лагеря китайцев скрывалась небольшая поляна. В конце июня на скальном грунте вдоль края поляны вовсю цвели кусты сирени, наполняя воздух свежим ароматом, похожим на аромат апельсиновых деревьев. Желтые цветы бальзаморизы покрывали всю центральную часть поляны, и, нарушая эту однообразность, то здесь, то там проступали пурпурно-синие цветки цикория.

Лили любила сидеть в тени деревьев на краю поляны и глядеть на раскрывшиеся перед ней цветы. Если она достаточно долго сидела неподвижно, ласковый ветерок и косые лучи солнца делали так, что отдельные цветы сливались в волнующееся поле света. Мир казался ей таким новым, наполненным всевозможными будущими открытиями и неведомыми еще радостями. И казалось, что единственное, что стоило делать на этом свете, – это петь.

Струйка дыма поднялась над краем поляны, нарушив ее мечтания.