Бунин, Дзержинский и Я

Смоктуновский тоже мог не заинтересоваться пуговицей. И вдруг: «Музеи? Просто стояние в очереди за билетом вызывает у меня трепетное просветленное чувство ожидания. Я как-то даже во сне пережил чудо – мне приснился вышитый шелком аквариум с золотыми рыбками, который я увидел на выставке китайского искусства в Лунинском особняке».

Он вспоминал, как, бывая в Австрии, не мог посетить музей Моцарта, музыку которого боготворил. Наконец, попал в Зальцбург. Старинная улочка. Лавчонка, у которой он, измученный жарой, пил пиво, оказалось, стояла у тыльной стороны моцартовского дома. «Боже, мне стало стыдно, неловко продолжать пить пиво…» Он рассказал тогда историю с золотыми часами Моцарта. Человек, их укравший, измучившись совестью и страхом, запросил милосердия в обмен на возврат часов. Ему пообещали и свободу, и милосердие, и даже путевку для восстановления здоровья. Часы вернулись, но… чтобы снова пропасть. «Как таинственно все в жизни, смерти и даже после нее вокруг Моцарта… Так ли я его играл?» – говорил Смоктуновский.

Мне всегда казалось, что мир древнего прошлого общался со Смоктуновским каким-то особым языком. Зная, например, музеи археологии Рима, Египта, Сирии, он рассказывал такую историю: «Экскурсовод говорит о строительстве египетских пирамид: в скалах выдалбливались канавки, в них забивались деревянные клинья, их поливали водой, клинья разбухали и ровно разрывали каменные глыбы. Все оценили смекалку древних и кивают снисходительно головами. Экскурсовод ведет к каменному кубу у стены пирамиды. Всем скучно – ну что за экспонат?! Но это, оказывается, прекрасно сработанный из одного куска скалы ящик. «Как это сделано?» – спрашивает экскурсовод. Все молчат, не знают. «И я не знаю», – тихо говорит он. Вот она, секунда, в которой теплится вечная жизнь минувшего! Вот торжество когда-то живших людей. Загадали нам загадку, словно нитью связали нас с собой», – говорит Смоктуновский…

Однажды, слушая голос Ермоловой, он испытал смущение: «На это сегодня способен любой профессиональный актер». И тут же одернул себя: «И все же последовательностью познания пренебрегать нельзя…»

От его размышлений о музеях осталось ощущение, что этот прославленный, изнуренный вечной нехваткой времени, обстоятельствами и спешкой человек, повидавший мир и избалованный его красотой, редкостями, гостеприимством, сберег себя от омертвения души.

Сохранилась такая запись.

Сказала, что пишу книгу о шести братьях и сестрах Ульяновых, где речь идет об очень ограниченном времени их жизни – с 16 до 22 лет. Чистый быт – с кем общались, где бывали, кого любили, что читали, на какие деньги жили, сколько тратили, сколько платили за квартиру, что ели, как одевались, как относились к родителям и друг к другу…

– Письма читали? Там поразительные вещи. Я читал.

– Пишу и не понимаю, как это в одной семье родилось столько исключительно одаренных детей?

– Одна из причин – Волга. Не смейтесь, я верю в географию. Я вот из Сибири и, как говорят, не обделен. Есть регионы такие в России, там, как в садках, разводятся таланты: Орел, Сибирь, Пенза, Симбирск…

– Но вы ведь Ленина играли? – спрашиваю осторожно, фильма не видела, даже афиш не встречала.

– Играл. В фильме «На одной планете». Очень плохо. Впрочем, это я сам сказал «плохо», когда позвонили сверху и спросили: «Ну как?» Так и пошло – плохо и плохо. Сам репутацию создал своей работе. Но работать было интересно. Допустили в святая святых – и я читал, читал, особенно письма. Пишет матери, что никогда не был красивым – рыж, невысок, с картавиной. А теперь и очками себя украсил. Я играл его в очках. Полная неожиданность. Для начальства – шоковая. Образ исказил, скомпрометировал. Но была фотография, единственная, кажется, где Ленин в очках… Он всю жизнь своей нелюдимостью мучился. Обедать уходил в отдельную комнату – не оттого, что барин. Хотелось быть одному. Любил ли он людей? Не знаю. Я не сыграл, как хотел, оттого, что не очень его чувствовал. Жестко все – это не душа князя Мышкина.

Теперь о самом сложном. Каких только суждений не удостаивался он, при одном неизменном – «очень талантлив»! В остальном же – чудик, позер, неискренний, притворщик, ломака, не от мира сего, подозрительный, странный. Ярлычки закрепляли сыгранные им странные персонажи – князь Мышкин, Деточкин, Гамлет, Иудушка, Иванов… Он как бы срастался с ними… Впрочем, он говорит об этом убедительнее: «Бывают такие времена в работе и самочувствии актеров, когда знание огромных текстов наизусть – ничто по сравнению с правом на произнесение этого текста. Вот груз. Вот гранит, алмаз, глыба…»

Лицедействуя, он так был жизненно правдив, что возникал вопрос: не себя ли он играет? Но смею сказать – не себя! Хотя пример некоторых его героев был весьма соблазнительным. Так, рассматривая портреты Моцарта, Смоктуновский вдруг замечал, что композитор был, видимо, человеком необычным, как говорят на Руси, «с тараканами». И дальше: «Мне представляется, что иногда он не понимал, что позволяет себе бестактность, так чистосердечна была его откровенность».