Бунтари не попадают в рай

Среди одногруппников поднимается сдавленный гомон обсуждений, но я не обращаю на них внимания. Мне нет абсолютно никакого дела до мнения этих чужих людей. Пускай засунут свое неодобрение себе в зад!

Вот блин… Совсем себя не узнаю. Ведь раньше я не был таким агрессивным. Что со мной происходит? Просто нервы расшалились или неблагополучная окружающая среда негативно влияет?

Подлетаю к Бестужеву и грубо толкаю его в грудь. Парень покачивается, но, вопреки моим ожиданиям, назад не пятится, продолжая пялиться на меня с поистине психопатским весельем в глазах.

– Тебе весело, да?! Весело?! – вновь толкаю его, нарываясь.

– Блин, ты даже не представляешь, насколько, – говнюк закатывается хриплым хохотом, чем бесит меня еще сильнее.

Ощущаю, как в груди разливается что-то обжигающе-горячее. Оно плавит кости и испепеляет чувства. Наверное, это ярость. Перемешанная с ненавистью. И приправленная обидой на эту долбанную несправедливую реальность.

Нет, ну правда! Какого черта здесь творится?! Почему всякие моральные уроды живут и здравствуют, а мои родители гниют в сырой земле? Почему в почете звериная физическая сила, а не острый ум? Почему наглость ценится выше, чем доброе сердце? Почему оболочка всегда одерживает победу над содержанием?

Остановите эту спятившую планету – я сойду!

Пелена вышедшей из-под контроля злости окончательно застилает глаза, и я, как следует замахнувшись, наношу Бестужеву сокрушительный удар в челюсть. Парень дергается назад, пытаясь уклонится, но его реакция запоздала – мой хук справа смачно впечатывается ему в лицо.

Ухватившись за край парты, Глеб чудом не опрокидывается на пол и, с трудом восстановив равновесие, бросается в ответную атаку. Успокаивает лишь одно – на его физиономии больше нет самодовольной улыбочки. Мне-таки удалось ее стереть.

Дальше все происходит как в гребанном боевике, создатели которого поскупились на качественные спецэффекты. Мы с Бестужевым устраиваем откровенный махач в стиле «кто во что горазд».

Я луплю его по роже, он пинает меня в живот. Несколько неудачных попыток нанести джеб с моей стороны и одна удачная – с его. Напарываемся на соседнюю парту и, сцепившись, кубарем летим на пол.

Наше рукопашное месиво набирает обороты.

Я снизу, Бестужев сверху: пытается придушить, но я выкручиваю ему запястье, вынуждая отпустить мое горло. Напрягаю пресс, стремясь скинуть с себя соперника, но гаденыш фиксирует меня ногами, мешая лавировать телом. Вот урод!

Улучив удобный момент, рывком выталкиваю кулак вперед и приземляю его прямо в глаз соперника. Теперь фингал засранцу обеспечен, тут к гадалке не ходи.

«Прекратите! Перестаньте!» – где-то на заднем фоне раздается женский перепуганный визг, но ни я, ни Бестужев не придаем этому значения. Никто не спешит останавливаться. Никто не хочет уступать. Каждый жаждет выйти победителем из драки. В этот миг в нас, определенно, нет ничего человеческого: мы, словно два озлобленных зверя, рвем друг на друге одежду и кожу в отчаянной попытке доказать собственное превосходство.

Разразившись шумным матом, Глеб подносит ладонь к подбитому глазу, а затем резко берет меня в захват и, завалившись набок, разгибает мой локтевой сустав до критического предела по принципу рычага. Это популярный в единоборствах болевой прием, призванный обездвижить оппонента.

Воздух разом выходит из легких, и я с силой жмурюсь, пытаясь отключиться от пронзительной боли, раздирающей руку. Дышу через не могу, цепляясь за стремительно ускользающую реальность, как за спасительную соломинку, но она, зараза, все равно плывет и меркнет…

Сменить положение не получается, освободиться из железных тисков Бестужева – тоже. Он давит так сильно, что вот-вот вывихнет мне долбанный сустав. Я чувствую, что опасная грань уже близко. Где-то совсем рядом… Еще какой-то сантиметр – и травма опорно-двигательного аппарата мне обеспечена.

– Отцепились друг от друга!!! Живо! – прямо над нами раздается гневный крик преподавательницы химии. – Бестужев, я кому сказала?! Слезь с Янковского! Немедленно!

Охват Глеба ослабевает, и я с облегчением притягиваю к себе ноющую руку. Пару раз сгибаю ее в локте, приходя в чувства, и оглядываюсь вокруг.

Повсюду бедлам: парты первого ряда уехали к окну, на полу валяются бесчисленные тетрадки и письменные принадлежности, декоративная пальма на подоконнике переломана у самого корня.

М-да… Ну что сказать? Мы с Бестужевым разошлись не на шутку. Так размахались кулаками, что разбомбили пол аудитории. Вряд ли нам этой сойдет с рук. Ой как вряд ли.

– К директору! – будто в подтверждение моих мыслей цедит химичка. – Оба!

Слегка пошатываясь, поднимаюсь на ноги и тыльной стороной ладони утираю кровь, капающую с подбородка. Среди ребят царит гробовая тишина, больше никто не шушукается. Лица у них взбудораженные: у кого-то перепуганное, к кого-то скорбно напряженное, у кого-то перекосившееся от любопытства… Все пребывают в шоке. Все, кроме Стеллы.