Буридан

— Потому, моя милая Жийона, что я устроил все так, чтобы тебя постигла та же участь, что и меня. Я тебе все потом объясню, и ты увидишь, как я подшутил в этом плане над монсеньором, так что либо ты спасешься вместе со мной, либо вместе со мной же и погибнешь — той же самой смертью, заметь.

Это прозвучало холодно, сухо и резко, словно удар топора.

Внезапно Жийона поняла, что этот мерзкий гном говорит правду и что он действительно все устроил так, чтобы ее судьба теперь была неразрывно связана с его судьбою.

— Какой же ты негодяй! — простонала она жалобно.

Но уже во время этого стона она думала о том, что не желает оказаться освежеванной, и решила до последнего вздоха сражаться за свое спасение — свое и Маленгра, раз уж мерзавец поставил ее в такое положение, выхода из которого она пока не видела.

— И все же, — проговорила она, призвав на помощь все свое хладнокровие, — пока что я мало что понимаю; ради Бога, выражайся яснее.

— Нет ничего проще, — сказал Маленгр, наслаждаясь ее смятением и страхами. — Как я уже тебе сказал, монсеньор знает все; так что, поняв, что мне пришел конец, я сразу же подумал о тебе — видишь, неблагодарная, как я тебя люблю — и принял все меры, и меры, я тебе скажу, очень надежные, для того, чтобы тебя постигла та же участь, что и меня.

— Понятно-понятно, но потом?..

— Потом я убедил монсеньора в том, что все, что я, точнее — мы, сделали, преследовало лишь одну цель — выдать ему мессира Буридана, Миртиль, Ланселота Бигорна и других, короче, всю шайку этих ненавистных разбойников. Понимаешь?

— Понимаю, но дальше?..

— Затем я сказал — похвалился, понимаешь, чтобы отвратить от нас грозившую нам в тот момент опасность, — так вот, я сказал, что мы совершенно уверены в том, что сможем сдать ему всю шайку в течение сорока восьми часов и что если по прошествии этого времени мы не преуспеем, монсеньор может поступать с нами так, как ты уже слышала.

— И ты думаешь, Симон, что мы сможем сдать ему всю эту шайку?

— Хо! — произнес Маленгр. — Видишь вон то облачко, что бежит по небу?

— Вижу, но.

— Так вот, моя бедная Жийона: я думаю, что мы скорее сумеем схватить это облачко, нежели мессира Буридана. Вот так-то.

— Да, — пробормотала Жийона, — но тогда, нужно бежать, у нас в запасе двое суток, времени еще достаточно. Мы будем уже далеко, когда за нами решат выслать погоню.

В хитрых глазках Маленгра блеснул и тотчас же погас огонек.

Он разинул рот, вытаращил глаза и, хлопнув себя ладонью пол лбу, воскликнул:

— А ведь ты права, какой же я осел!.. Нужно бежать, черт возьми, — и как это мне в голову не пришла такая простая мысль, тогда как ты сразу же до нее додумалась.

И он добавил, словно извиняясь за эту оплошность:

— В свое оправдание должен сказать, что я думал только о нашем пошатнувшемся положении. Черт, тысяча чертей, уж лучше потерять положение, нежели жизнь, и потом, с тем, что у нас есть, мы нигде не будем знать нужды, — куда бы ни вздумали уехать.

— Бежим же, ничего другого нам и не остается. Что до всего прочего, то об этом подумаем позже. Но как бежать?.. Возможно ли это? Разве каждый наш шаг не отслеживается?..

— Постой, дай подумать, — сказал Симон и, обхватив голову руками, казалось, действительно погрузился в глубокие размышления.

По истечении нескольких секунд он вскинул голову и победоносно воскликнул:

— Придумал! Вот что, мы оставим все наши тряпки и остальной жалкий скарб, которым располагаем как здесь, так и в доме, и выйдем отсюда с пустыми руками, каждый по отдельности. Ты, Жийона, пойдешь в особняк и заберешь оттуда все золото и те немногие безделушки, что у тебя есть, и в семь — в семь, слышишь? — явишься за мной в Ла-Куртий-о-Роз, где спрятаны уже мои сбережения и где я буду ждать тебя в зале первого этажа.

— И что мы там будем делать? — спросила Жийона, которая внимательно слушала эти объяснения, но которая, однако же, немного помрачнела, когда услышала, что ей придется забрать свое золото и драгоценности.

— Там, — сказал Маленгр, — мы честно разделим на две равные части все то, чем располагаем на двоих, и чтобы раз и навсегда доказать тебе мою искренность и верность — вот кошелек, который дал мне монсеньор перед тем, как вызвать тебя. Как видишь, Жийона, он довольно-таки увесистый… и это золото.

Глаза старухи заблестели от вожделения, и она инстинктивно вытянула крючковатые пальцы, чтобы схватить желанный кошелек, который Маленгр, впрочем, благоразумно держал на почтительном расстоянии.

— Как видишь, — продолжал Маленгр, стремясь убедить ее в своей доброй воле и порядочности, — как видишь, я с тобой честен, так как, в конце концов, ты ведь не знала, что монсеньор дал мне этот кошелек, который, вероятно, содержит немалую сумму, и я мог бы тебе об этом и не рассказывать, и ты бы так о нем и не узнала.

— Так и есть, — признала старуха, крайне впечатленная такой неожиданной искренностью.

— Но я решил быть абсолютно честным с тобой в те немногие часы, которые нам предстоит прожить вместе.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Потом объясню. В общем, я присоединю этот кошелек к нашим общим сбережениям.