Буржуазия и царизм в первой русской революции

Накануне открытия Думы из депутатов, преимущественно крестьян, которые на выборах называли себя «левее кадетов» и были избраны главным образом крестьянскими голосами, образовалась Трудовая группа. Первоначальное ядро её составили А. Ф. Аладьин, С. А. Аникин, Ф. М. Онипко и Г. Н. Шапошников. Они нашли квартиру в доме № 116 на Невском проспекте и стали приглашать крестьян-депутатов для совещаний. Очень быстро число членов Трудовой группы превысило 100 человек.

Когда крестьянские депутаты стали конструироваться в особую группу, то кадеты на первых порах надеялись, что «трудовая группа есть только временное образование и что она останется фракцией кадетской партии» ¹⁹⁰. ЦК партии народной свободы 10 мая 1906 г. признал, что общение между парламентскими фракциями желательно не в виде временной посылки делегаций во фракционные комитеты, как предлагала Трудовая группа, а в форме периодических и непериодических совместных заседаний для сговора и совместного обсуждения отдельных вопросов парламентской жизни. Решено было также распространять среди трудовиков кадетскую агитационную литературу и организовать публичные чтения и беседы по текущим вопросам партийной жизни ¹⁹¹. На одном из собраний группы с докладом о программе кадетской партии выступил Родичев. Председателем совместных заседаний кадетской фракции и Трудовой группы выбрали Милюкова. На этих совещаниях кадеты всячески уговаривали трудовиков не оставлять парламентской почвы, помня, что «единственный язык Думы — это язык законов».

Нельзя сказать, чтобы усилия кадетов пропали даром. В составе Трудовой группы были элементы, представлявшие интересы зажиточной верхушки деревни и тяготевшие к кадетам. Многие трудовики смотрели на себя как на парламентёров, которые посланы в Думу, чтобы прекратить войну между народом и правительством и добиться земли и воли мирным путём.

Но в отличие от кадетов, умышленно спекулировавших на конституционных иллюзиях масс, трудовики, как и их избиратели, вследствие своей политической отсталости бессознательно оказались в плену иллюзий мирной борьбы. А то обстоятельство, что реальные интересы крестьян находились в непримиримом противоречии с помещичьими интересами, которые по сути дела отстаивали кадеты, неминуемо должно было привести к освобождению трудовиков от кадетского влияния.

Как признался впоследствии Милюков, «обработка» кадетами трудовиков напоминала собой «ткань Пенелопы или работу Сизифа» ¹⁹².

Уже в первые дни работы Думы при обсуждении вопроса о политической амнистии обнаружилось расхождение между кадетами и трудовиками. В выступлениях кадетских ораторов подчёркивалось, что амнистия и помилование — это прерогативы монарха и обращение к нему является выражением «желания и мольбы», а не требования русского народа. Кадеты слащаво просили о милости и прощении политических «преступников», забыв, что сама Дума обязана своим существованием этим «преступникам» и что кадеты не могли бы упражняться в красноречии, если бы не «впавшие в заблуждения и ошибки».

Трудовики решительно отмежевались от коленопреклонённых призывов кадетов к «всепрощению». «Вы слышали призыв к милосердию, — говорил Аникин, — я не буду так говорить… Я буду говорить о справедливости… Здесь говорили о том, что нужно простить заблудших, я скажу только — нужно освободить невинных». Вместе с амнистией трудовики настаивали на приостановке смертных казней впредь до издания закона об отмене смертной казни¹⁹³. В проекте закона об амнистии, предложенном трудовиками, ясно и сильно говорилось о даровании полной амнистии всем, кто боролся за свободу народа. Проект же амнистии, составленный кадетом В. Д. Набоковым, считался с тенденцией царских бюрократов «не выпускать на свободу бомбистов» ¹⁹⁴.

Играя в парламент, кадеты истолковали приветственное слово царя депутатам в Зимнем дворце как «тронную речь». Ответом на неё должен был быть «адрес», который представит царю избранная Думой депутация. Это должно было быть, как при парламентском режиме, единственным случаем прямого обращения народного представительства к монарху. И кадеты занялись составлением «адреса». При этом, оставаясь на почве Основных законов, они тщательно отделяли ту программу законодательных работ, которую Дума себе поставила, от пожеланий, обращённых к верховной власти, — об амнистии, упразднении Государственного совета и т. д. «Намерения» Думы, т. е. область её собственного законодательства, вошли в первый отдел, а «пожелания» — во второй отдел «адреса».