Былое сквозь думы. Книга 1

Я лежал в палатке у выхода послеоперационным героем. Лекарь Прост довольно ловко извлёк пулю из бедра, а пока я находился в шоке, успел зашить рану. Он уже объявил, что я скоро буду бегать быстрее лани, а когда влил в меня изрядную порцию виски, в это поверил и я. Со временем боль отступила, и я сумел уснуть, крепко и без сновидений, но не навсегда. На другой день мне подали чашку бульона, и я начал восстанавливать свои силы.

Примерно через двое суток, я вдруг заметил, что за мной ухаживает одна и та же сестра милосердия. Ещё через сутки я начал узнавать её издали, а на следующие уже оценил как вполне здоровый мужчина. Сестре было двадцать с небольшим, но глухое чёрное платье и белый чепец, скрывающий каштановые пряди волос, делали девушку старше и богобоязливее. Милосердное создание относилось к раненым заботливо, но строго, не допуская грубых шуток и иных намёков солдатского толка со стороны подлечившихся. Её карие глаза излучали дружескую приветливость, а милое круглое личико всегда выражало озабоченность вашим состоянием. Гибкий стан легко склонялся над раненым, а ловкие руки умело поправляли то сползшую повязку, то размотавшийся бинт, не причиняя при этом ни капли боли. Сестра мне начинала нравиться, но вовсе не как родственница или, скажем, Наати на первой стадии знакомства.

– Скажите своё имя, милосердная сестричка, чтобы я знал за кого молиться богу, – как-то слабым голосом попросил я, бессильно откинувшись на соломенную подушку.

– Аньес Ка, – просто ответила девушка, слегка улыбнувшись мне, и заспешила дальше

– Милая Аньес, – в другой раз остановил я нашу милую сиделку не менее безнадёжным голосом, – не могли бы вы написать за меня письмо моим дорогим родителям?

– С удовольствием, – откликнулась девушка, подозрительно оглядывая мои руки, – как только выпадет свободная минута, я принесу вам бумагу и карандаш.

Я несколько приуныл, так как в боях и походах напрочь забыл, что письма не пишутся ранеными ногами. Тогда к чему мне писарские принадлежности, если оставит Аньес меня с ними наедине? Чуть ли не четверть века ничего кроме долговых расписок не писал, а тут решил прикинуться сочинителем. Лучше бы безо всякой романтики попросил утку.

Тем не менее, я стал следить за собой и даже подравнял тесаком свои усы и бороду, после чего моего ближайшего соседа унесли к доктору зашивать ещё раз, так как у несчастного при виде моей причёски от приступа истерического веселья разошлись швы. Когда же хирург любезно подарил мне осколок зеркала, я и сам чуть не сошел с ума, встретившись со злобным взглядом звероподобной морды с клочковатым волосяным покровом на черепе. Рыжая борода смотрелась овечьим охвостьем и являла пример хронически запущенного стригущего лишая. Мне стало нехорошо, и я вновь кликнул доктора.

Милый хирург отдал мне осколок скальпеля и дал на время свои ножницы, а с помощью санитаров я помолодел до уровня своих естественных лет. Голова моя теперь представляла мелкоостриженый круглый шарик, а голый подбородок, давно не видевший солнца, так неприлично блестел, что казался инородным телом на моём мужественном загорелом лице. И мне стало жаль себя. Вместо израненного в боях сурового командира, на койке валялся какой-то проходимец в самом расцвете своих розовых лет, способный разве что строгать детей, но никак не кормить их. В таком виде я мог вызвать у Аньес лишь тёплые материнские чувства, но ничего более.

Как я ошибался! Она примчалась без приглашения, едва стих смех в палатке, и принялась до срока перебинтовывать ногу, не торопясь и косясь на меня карим оком. Я лежал бревном, глядя на дырки в крыше палатки, и краснел, как нашкодивший в церкви юнец.

– А я думала, у вас куча внуков, – робко произнесла девушка.

– Чёртов доктор опасается холеры и принуждает всех стричься, – небрежно бросил я, пропуская внуков мимо ушей.

– Всё может быть, даже эпидемии, – согласилась Аньес с действиями врача, – надо слушаться доктора.

– Мы и слушаемся. Даже не знаю, как я выгляжу после такой обработки, – соврал я.

– Вы очень помолодели. Жена обрадуется такой перемене.

– Ни жены, ни внуков у меня нет, – позволил я коснуться своего семейного положения. – С пятнадцати лет то в седле, то в окопах. Никто меня не ждёт, кроме родителей, – вновь слегка приврал я.

– Правда? – повеселела Аньес. – А как ваше имя?

– Дик Блуд, капитан истребительной команды, – и я смело посмотрел на девушку.

– Очень, очень приятно, – защебетала она. – Такой молодой, а уже начальник коммандо, – она не удержалась от женской лести.

– Война не смотрит на возраст, – изрёк я истину, но не стал разглашать структуру армии буров, и хоть коммандо на тысячу человек больше моего отряда, но командир и при одной боевой единице всегда единоначальник и к женскому сердцу ближе

– И меня война неожиданно застала у брата в Претории. Он тоже где-то воюет, а я, как могу, ему помогаю, – с лёгкой грустью произнесла Аньес.

– Завтра-послезавтра и я буду на передовой. Мы дадим по шапке этим Томми!