Былое сквозь думы. Книга 1

Военный лагерь буров своими размерами и хозяйственными службами внушал одновременно и уважение, и опасения. Уважение – солидностью и степенностью, а опасения – своей громоздкой неповоротливостью в случае прорыва обороны. В непосредственной близости от передней линии, за боевыми порядками стрелков и конников были разбиты многочисленные палатки, кухни, полевые лазареты и узлы связи. Несколько поодаль длинными рядами или каре застыли фургоны со скарбом обороняющихся, а уже за ними располагались загоны для многочисленного скота. И если большинство мужчин находилось всё же на передовой, то женщины и дети составляли постоянное население бурского лагеря. Ведь война воспринималась как народная, и пока защитники республики находились в окопах или несли службу в дозорах их жёны и дочери готовили пищу, стирали, ухаживали за ранеными, а дети пасли скот.

Такое семейное ведение войны, хоть и лишало возможности манёвра, зато заставляло буров стоять насмерть. Но это как раз и соответствовало оборонительной тактике республиканцев, в целом пагубной и потерявшей своё значение в современной войне. Иностранные военные специалисты, влившиеся волонтёрами в бурскую армию со всех концов света, указывали Кронье на слабость его военной доктрины, но врождённое бурское упрямство и приверженность устаревшим формам тактики ведения боя так и не позволили старому генералу изменить свои стратегические взгляды. Он признавал лишь единственную формулу боя – ни шагу назад, а биться лоб в лоб, если нападёт враг, и – никакого коварства.

Я сидел на пне у своей командирской палатки, чистил револьвер и слушал отчёт восстановленного в звании Поля Поттера о случившемся в моё отсутствие.

– Мой капитан, – докладывал капрал, стоя навытяжку и выпячивая грудь колесом. – Альбер де ла Моль требует увеличения водочного пайка, фон Труппеншток жаждет присвоения сержантского звания, а Джокиаро Кофиеро совсем отбился от рук и сутками носится по лагерю, как по прииску, словно заблошивевший пёс. Братья Макмерфи подговорили Зигфрида Эленкоценбогена состряпать жалобу нашему грозному комманданту Капказ-батоно на мои нетерпимые качества, махрово распустившиеся при твоём попустительстве во время отсутствия надзора за мной, как они заявили, не чая встретить тебя живым.

– Молчать! – рявкнул я и велел немедленно собрать наш сброд.

Не прошло и суток, как отряд был собран точно по тревоге. Де ла Моля крепко держали в строю под руки. Зига красовался с лиловым фонарём под пытливым глазом следопыта. Остальной контингент тоже не блистал строевой выправкой. Я тут же зачитал приказ о своём вступлении в законные права и уже со следующего дня пообещал крепко взяться за вожжи.

Скоро моя воспитательная работа стала приносить желаемые плоды, а когда я отходил фон Труппенштока уздой за пререкания, то мой авторитет восстановился полностью, а в отряде вновь воцарилась крепкая воинская дисциплина в моём присутствии. Но всё же моя команда настолько пропиталась свободным духом бурской казармы, что мне приходилось временами закрывать глаза на землячество, дедовщину и прочий мордобой среди подчинённых. Мирная жизнь явно разлагала моральный дух и портила бойцов, а поэтому я решил напроситься у комманданто на какое-нибудь рискованное дело в тылах противника.

Капказ-батоно принял меня охотно, продержав на улице всего полдня. Когда же я вошёл к нему в палатку, грозный комманданто курил трубку самодельного табака, склонившись над картами и пуская ядовитый дым сквозь порыжелые усы. Это был человек ниже средних возможностей, с побитым оспой лицом и неброской фигурой колодника. Но подавал он себя героем никак не менее трёх мировых войн и десятка локальных, поэтому изначально хотелось броситься в его объятия, как под копыта ломовой лошади в разгар самостоятельно приобретённой шизофрении и громко рассказать биографию до седьмого колена, но я скромно воздержался.

– Подойдите ближе, Блуд, – подогнал он меня к свету, но сесть не предложил.

– Спасибо, я постою, – не потерял я достоинства.

–Так, какой у вас к нам вопрос? – не обратив внимания на мою корректность, перешёл к делу усатый.

Я чётко изложил просьбу, мотивируя её пользой для всего военного искусства.

– А что думает по этому поводу штаб? – вдруг обратился он к стоящему в тени помощнику белобрысой наружности.

– После захвата отряда на вражеской территории из лап англичан необходимо провести чистку его рядов, хозяин, – не моргнув глазом, отозвался тот.

– Согласен! – подумав, сказал невзрачный горец. – А у вас, Блуд, неверное понимание своего места в строю. Но так и быть, собственноручно составьте расстрельные списки, и мы утвердим их на бюро или комоде, – и он указал на угол с мебелью.

– Какие списки? – не понял я.

– Врагов народа, – пояснил помощник. – Можешь начать с себя.

– Я не стану марать руки необоснованными доносами! – вспылил я.

– Под нары захотел? – мягко полюбопытствовал штабист.

– К перчаткам привыкли? – ещё ласковеё спросил Капказ-батоно и вдруг загадал хитрую загадку: – Есть человек, есть проблема, а если без проблемы, тогда где такой человек?