Былое сквозь думы. Книга 1

Бывший артист, как и многие тысячи европейцев, решил вновь испытать свою судьбу. В районе Бирс-Нью-Пош алмазные копи были баснословно обильными, но условия труда и нравы старателей столь ужасны, что Дени пришлось ограничится суммой, позволившей купить домик в Дурбане подальше от разбойной среды и заняться спортивной охотой и изучением нравов коренных жителей Африки. Дени Торнадо знал, что делал. Создав кое-какой словарный запас на основе местных диалектов, обзаведясь надёжными слугами из племени бедуинов, он стал разъезжать в фургоне, превращённом в крепость на колёсах, по краалям кафров и менять нехитрый товар на те же самые алмазы, которые беспросветные туземцы использовали для обработки жерновов. Предприятие оказалось настолько прибыльным, что Дени смог перейти на пушки, решив заняться политикой, тем более, что вековые запасы кафров к этому времени оскудели.

С оружейными поставками, как я уже знал, Торнадо немного погорел, а потому и решил заняться слоновой костью. Тем более, что подбиралась тёплая компания в моём лице и при участии Боба Слея. Но про алмазы я запомнил крепко и надолго, а что до слоновьих бивней, то, естественно, они могли послужить хорошим подспорьем на пути к моей экономической свободе. А наш капитан, редко и односложно вступавший в разговор, тем не менее тоже давал понять, что и для него слоны явятся не только доступной мишенью, но и возможностью поправить своё положение в обществе перед отбытием на родину, если туда его погонят ностальгия или закон.

Короче говоря, моё появление в Африке беззаботной жизни слона не обещало.

* * *

К Кейптауну мы подошли прекрасным январским утром и, не заходя в порт, бросили якорь в миле от берега. Поэтому полюбоваться вблизи красотами мыса Доброй Надежды мне не довелось. И я огорчился до самозабвения.

Под вечер к шхуне подошёл буксир с вереницей плоскодонных шлюпок, в которые выгрузился отряд головорезов-сипаев, всё же находившихся на нашем борту, но принципиально мною не замечаемых из-за их надоевшего изобилия ещё в Индии.

– Пушечное мясо, – справедливо заметил Дени и пояснил: – Их англичане используют в войнах с кафрами и базутами.

– Британия любит проливать чужую кровь в своих интересах, – согласился я и добавил: – У меня на теле живого места нет и вся душа в шрамах. А взамен – одно моральное утешение, что боролся за идеи свободы, – тут я чуть было не скатился до вульгарной теории равенства, но вовремя спохватился, и, чтобы не травмировать психику нового товарища своими лишними знаниями о справедливости, поспешно закончил: – Поднимем же бокалы за бессмертные идеи колониального гуманизма!

– Я тоже за белый прогресс, – задумчиво поддержал Дени. – Но в отношении буров англичане не правы. Распри среди европейцев наносят непоправимый урон престижу белого человека в глазах отсталого аборигена.

Я немедленно согласился, но разговор перевёл поближе к природе и слонам.

Ночь прошла спокойно. Увлёкшись исполнением боевых песен североамериканских индейцев на носу шхуны, я даже не потревожил себя очередной проверкой несения вахты командой. Зато утром, когда судно снялось с якоря, заставил-таки этот морской сброд поволноваться, показывая другу Дени приёмы метания кухонного топора в качестве томагавка по бегущей по палубе мишени. Команда отделалась несколькими царапинами, а я переломом ребра. Став рукотворным инвалидом, я притих и начал любоваться прибрежным ландшафтом.

Шёл пятый день нашего плавания после высадки сипайского десанта, мы миновали Наталь и уже огибали Дурбанский мыс. От малоподвижного образа жизни во мне проснулось чувство прекрасного, и я тихо восхищался девственным видом береговой зелени меж красных песчаных холмов. Светлые пятна краалей кафров среди изумруда растительности, сверкающие серебром реки, струящиеся в ущельях прибрежных скал, белоснежная полоса пены на линии прибоя, окаймлявшая эти сочные природные краски – всё ласкало взгляд и требовало присутствия деятельного человека для преобразования этой дикой природы.

В сгущающихся сумерках мы подошли к Дурбану и стали на якорь. С берега донёсся пушечный выстрел, извещающий жителей славного города о прибытии почты. Скоро за корреспонденцией прибыла спасательная шлюпка, на которой мы, не дожидаясь рассвета, покинули общество придурковатого командира шхуны и его прихвостней. С суши доносился пряный аромат неизвестных мне растений, тихая ночь полностью вступила в свои права, а домики на Берейской набережной приветливо светились своими окнами. Начиналась моя новая африканская жизнь.

* * *

Жилище Дени Торнадо оказалось небольшим, но уютным, и мы с Бобом прекрасно устроились в парусиновой палатке недалеко от входной двери. Сам дом утопал в буйной зелени и цветах. Мушмала и манго, жёлтый имбирь и светлые лилии, опунции и алоэ густыми зарослями окружали милый приют, мешая любопытным соседям наблюдать нашу праздную жизнь.