Былое сквозь думы. Книга 1

– Ну что, мистер Блуд, – часто развлекал он себя разговорами со мной, – не надумал примкнуть к моему предприятию? При твоём сволочном характере и моей предприимчивости, мы очень не плохо смотрелись бы в одной компании.

– Ничтожество, – иногда отвечал я, – отброс человечества, хвост вонючего шакала, да я с тобой на одном поле и ногу жрать не стану, не то, что подам руку.

– Да ты ещё и каннибал! – непонимающе таращился на меня Диего и давал в зубы. – Погоди, ещё попадёшь на клыки настоящих профессионалов, тогда и своею ногой не отделаешься.

Вот так в редкие разговоры с мерзавцем я узнавал свою дальнейшую судьбу, и она представлялась не завидной.

Мы брели в Анголу. В фактории Сан-Паоло на берегах Кванзы существовал крупнейший невольничий лагерь, куда стекались караваны рабов с континентального юга Африки. Там они слегка выбраковывались и перегонялись на двести пятьдесят миль далее вглубь Анголы до невольничьего рынка Казонде, где часть рабов попадала в лапы перекупщиков и использовалась для нужд Египта и севера Африки. Основной же поток рабов направлялся в экваториальную часть чёрного континента на главный рынок в Ньянгве, где и раскупался уже заокеанскими агентами. Кто попадал на этот рынок, тот уже не мог и мечтать о родном краале. И хоть из Ньянгве мне было ближе и до Европы, и до Америки, дойти я туда не смог бы ни в коем разе. Отмахать пол Африки на своих двоих, да ещё с рогатиной на шее, белому не под силу. Иное дело черномазый. По своей земле и в знакомой компании добраться до обустроенных на других континентах рабочих мест вполне возможно. Главное – не пасть в дороге под кнутом хавильдара, этого безмозглого чернорабочего цивилизации.

Я всё же надеялся на силу закона, недавно вставшего на пути работорговли, и был намерен при первом удобном случае связаться с властями Казонде, чтобы поставить весь мир в известность о позорном факте торговли белым человеческим телом. Я об этом так прямо и заявил однажды Диего.

– Ты действительно не понимаешь, что никакой иной власти, кроме моей и мне подобных, ни в Казонде, ни в Ньянгве нет? – недоумённо спросил он тогда. – Ты теперь раб до конца дней своих и смирись с этим. На плантации попадут сильнейшие. Тебя же я продам на потеху какому-нибудь местному царьку, а скорее всего обменяю на пяток негров. Ведь только поэтому я терплю тебя, да ещё и прикармливаю. Какой же ты всё-таки болван, даже разговаривать противно, – отходя, заключил он, не забыв задеть меня своим высоким сапогом.

Таким образом, этот зверь лишил меня всяческой надежды на торжество справедливости. Его глумление над моралью и нравственностью не знало границ в пределах совести, которой у него не было и в помине. Человек, опустившийся до торговли себе подобным белым, не мог считаться членом общества. Его необходимо изолировать, линчевать и сажать на кол. Но в моём жалком положении свершить возмездие не представлялось возможным, и я таял на глазах, перестал пререкаться с Магопо, а частыми падениями своего тела на землю, даже мешал ему идти.

Бестелесной тенью доплёлся я до фактории Сан-Паоло, а когда весь наш караван расположился лагерем под гигантской смоковницей, решил уйти из жизни, подняв на восстание рабов и погибнув при его жестоком подавлении. И пусть ещё один героический след останется в истории после моего пребывания на этой земле.

А на рассвете хавильдары насмерть запороли полтора десятка рабов за попытку неподчинения приказам, так что вопрос о поднятии мною освободительного восстания отпал сам собой.

* * *

Хрипло протрубил рог, загрохотали барабаны, и ранним осенним утром огромный караван невольников покинул факторию Сан-Паоло, и двинулся в далёкий, а для многих последний путь, в Казонду. Пять дней, проведённых в фактории, пока сюда стекались невольничьи ручьи с юга Африки, чтобы слиться здесь в единый людской поток, конечно, не позволили мне полностью восстановить равновесие души, но всё же дали передышку телу. Поэтому я довольно уверенно ступал отдохнувшими ногами по пути в преисподнюю в общей людской массе. Сейчас наш караван насчитывал до тысячи человек вместе с охранниками и свободными носильщиками наиболее ценного груза, а Диего да Гамма стал просто одним из пяти начальников огромного стада рабов.