Былое сквозь думы. Книга 1

Это значило, что мой товарищ узнал своего старого кровного обидчика и готов ценой своей жизни приблизить смерть вождя ненавистного племени маньема. Тело Магопо напряглось, глаза вспыхнули адским пламенем, и мой верный друг со скоростью выпущенной стрелы понёсся в сторону паланкина. В несколько прыжков он покрыл расстояние до главы нелепого кортежа и, выбросив вперёд руки, бросился на Муани-Лунгу, справедливо рассчитывая задушить эту гадину. И я почти увидел смертный оскал черепа и застывший ужас вылезших из орбит глаз, скрученной набок головы вождя племени маньема. Однако старый шелудивый пёс перед лицом смерти выказал необычайное проворство и хладнокровие. Пока его воины и вся свита растерянно осознавали происходящее, не в силах двинуться с места, Муани-Лунга сам позаботился о себе. Он не стал уворачиваться от надвигающейся на него смерти, даже не прикрылся рядом стоящим португальцем, а простым расчётливым движением отвёл под углом от себя свой жезл, на который до того опирался, направляя его металлическое жало прямо в грудь набегавшего Магопо. Мой бедный друг в своей справедливой ярости даже не обратил внимания на это мелкое движение Муани-Лунги, а, сосредоточившись на горле врага, в последнем движении рванулся вперёд, уже не замечая, что всею грудью насаживается на хрупкий с виду жезл так и не достигая глотки на вражеской шее. Удар его тела был настолько силён, что наконечник царского копья, пронзив Магопо, вышел наружу на несколько дюймов у правой лопатки, а сам жезл переломился пополам.

Муани-Лунга дико и победно захохотал, а пробитое тело моего товарища глухо упало в дорожную пыль под ноги мерзкого подобия человека. К моему великому горю, я ни словом, ни делом не мог помочь отважному Магопо, так как и сам с вновь травмированной головой валялся рядом в этой же пыли, ибо на меня за мгновение до этого со звериным рычанием подло набросился Диего да Гамма с ногоприкладством в святое место. Преданный Зуга был тут же, всё в той же пыли и с двумя охранниками на своём теле, безжалостно выкручивающим бушмену руки. Словом, мы все были вместе, и наша рабская жизнь стремительно близилась к завершению.

Глава 5

ВЕЛИКИЙ БЕЛЫЙ ПОЖИРАТЕЛЬ

СИНЕГО ОГНЯ

Я, как редкий экспонат в зверинце, сидел в просторной клетке из железного дерева багунии и воротил нос от пищи, благо её было вдосталь и самой разнообразной: от личинок и саранчи до свежего мяса антилоп и маисовых лепёшек. Порой я потягивал банановое пиво малфу и развлекался песнопениями. За месяц привольной клеточной жизни я поправился, отупел и со стороны смотрелся видимо прилично, так как чёрный народец, шатающийся возле клетки, разглядывал меня уже вполне одобрительно, а наиболее нетерпеливые даже пытались меня пощупать за окорочка и, если удавалось, одобрительно качали гуталинными головами, удовлетворённо причмокивая нижней развесистой губой. Посетитель был радушным и незлобивым, и все мои желания по части еды и питья выполнял незамедлительно и охотно. А у меня как раз был нервный срыв, вызывающий волчий аппетит, хотя я червяками и козявками, по возможности, брезговал. Словом, жилось мне хорошо, так что вспоминать об этой привольной жизни нечего. Одно угнетало ночной порой – откармливали меня для подачи к столу в отварном, а может и жареном виде.

Племя маньема, у которого я квартировал, человечиной не пренебрегало, скорее наоборот, ценило это блюдо за относительную доступность и питательность, но белого человека ещё не пробовало, а поэтому и относилось ко мне тепло и гостеприимно. И если бы не тревога за своё будущее, я прекрасно бы отдохнул среди этих истинных детей природы в их райском уголке земли.

Стойбище Таба-Нгу находилось в месяце неторопливого пути от Казонде к прибрежным холмам и скалам великой реки Замбези с водопадом Виктория. В этих краях джунгли редели, уступая место лугам цветастого разнотравья, не давили человека древесным буйством и непроходимостью. Огромные коленчатые султаны бамбука, широколистый древовидный папоротник, переплетающийся своими кронами с листвой диких финиковых пальм, ярко-красная гвиала, смешивающая свои плоды с распустившимися венчиками соцветий индиго, одинокие смоковницы с пятнистыми, словно покрытыми каплями засохшей крови листьями, гордо высившиеся над инжирными деревьями, гигантские мимозы и величественные багунии с опьяняющим запахом, словом, всё это растительное великолепие уже не теснилось на ограниченных пространствах, а росло вольно, перемежаясь с густыми коврами трав, расцвеченных яркими маками и амариллисами.