Былое сквозь думы. Книга 1

Разборка шла до захода солнца. Подоспевший Цезарь-Гектор Барбассона с верёвками, требовал немедленной публичной казни всех троих, так как приспособленный природой к постоянным лишениям организм Магопо выдюжил, и он сам отделался сквозной колотой раной ниже правой ключицы. Верёвки уже было намылили, но на нашу защиту встал сам Муани-Лунга, заявив, что не будет разбрасываться своим имуществом на потеху всего базара, а так как покушение было совершено на его царственную особу, то только он и вправе распоряжаться судьбой террористов. А распорядиться, как теперь было очевидно, он решил как истинно рачительный хозяин и не совсем традиционным для свидетелей способом, но как, естественно, тогда умолчал. Наши хозяева долго спорили, но когда царёк подарил торговцу половину своей нерасторопной охраны, то все пришли к выводу, что смерть Диего да Гаммы наступила в результате несчастного случая, а мы полностью перешли в руки Муани-Лунга.

Последовавший за этим переход до Таба-Нгу прошёл без каких-либо осложнений, если не считать постоянного попирательства моих чести и достоинства со стороны чернокожих дам из свиты, которые, впервые видя рядом белого человека, назойливо и без тени смущения интересовались моим телоустройством и окрасом всех его частей, вслух обсуждая размеры того или иного органа и заранее выклянчивая у хозяина право на первоочерёдность в снятии с меня пробы. Все уже знали, что я пойду на десерт для знати. Магопо, как злейшего врага, сожрут военачальники, а Зуга будет съеден рядовыми членами племени. Но эта первосортность, любезно определённая дикарями, меня вовсе не радовала, поэтому ещё в пути я впал в меланхолию и стал терять остроту ума.

* * *

Однажды под вечер в стойбище вернулись с охоты воины. По поднявшемуся вою и визгу я понял, что набег не принёс удачи. Так оно и оказалось. Возвратившиеся из похода приволокли в травяных гамаках-китандах четверых убитых соплеменников. Настроение толпы несколько улучшилось, когда ещё из двух китанд воины вывалили на землю ещё четыре бездыханных тела, разрисованных знаками теммбо чужого народа. Племя сгрудилось у тел убитых, совершая над ними какой-то ритуал и мешая мне рассмотреть подробности действа. Вскоре все трупы были сброшены в водоём, а окровавленные головы чужаков воздеты на колья ограды. Курчавые же котелки соплеменников, обмытые и разукрашенные цветами, были аккуратно разложены на каменных плитах в дальнем углу стойбища, рядом с уже высохшими и обтянутыми сморщенной кожей черепами. Вероятно, это было кладбище дикарей, предназначенное для сородичей, зрелище со свежесрубленными головами на кольях было столь отвратительным, что с этого вечера я потерял сон, не говоря уже об аппетите.

А на утро следующего дня, молчавший со времени потери ушей Зуга, повредился рассудком. С восходом солнца он принялся безостановочно орать, осыпая племя маньяма проклятиями, рвал на себе волосы, раздирал до крови тело и с разгона бился головой о железное дерево своей клетки. Ни я, ни Магопо не могли докричаться до него с призывом вести себя подобающим мужчине образом. Зуга ревел смертельно раненым зверем и истекал кровью разбитой головы. У меня сердце разрывалось при виде мук несчастного бушмена и слёзы жалости невольно струились по округлившимся в неволе щекам.

К клетке Зуги подходили рядовые людоеды и начальники, что-то кричали и тыкали в него острыми палками, но бушмен продолжал неистовствовать и сотрясать клетку ударами своей крепкой головы. И лишь во второй половине дня, посоветовавшись с вождём, дикари выпустили Зугу на волю, чтобы отпустить свихнувшегося на все четыре стороны, как того требует неписанное правило обращения с придурками у неразвитых народов.

Это было хорошим уроком для меня. Ведь, прикинуться юродивым, при моём-то опыте никакого труда не составляло. Когда-то и я в сложной ситуации начинал заговариваться, если чувствовал выгоду. И как я раньше не додумался до умопомешательства? Инстинкт дикаря подсказал Зуге правильное решение, а моя очередная симуляция вполне может выйти мне положительным боком.

Между тем, бушмена выпустили на свободу. Однако далеко он не ушёл. Зугу тут же схватили и привязали между двух столбов непонятного мне назначения, торчащих посреди площади, а сбежавшееся население Таба-Нгу, включая матерей с младенцами на руках, расселось вокруг этого лобного места, явно в предвкушении какого-то любопытного зрелища.