Быть мужчиной

Внутри было темно и прохладно. Через витражные окна библиотеки сад казался расплывчатым пятном неярких зеленых тонов. Ноа пошла по обшитому дубом коридору. Все вокруг казалось ей каким-то нереальным. Приоткрыв первую встреченную дверь, она обнаружила, что там кладовка с клюшками для гольфа. Вскоре Ноа добралась до кухни, где кипела жизнь. Три повара в белых бумажных колпаках и клетчатых брюках давали указания остальным работникам. На нее даже никто не посмотрел; они готовили на двести пятьдесят человек. Ноа пошла дальше по коридору и добралась до широкой лестницы, устланной коврами. Теперь в туалет уже хотелось очень сильно, а травка придала ей храбрости, так что она пошла наверх.

На лестничной площадке стоял антикварный пристенный столик с гнутыми резными ножками. На его мраморной столешнице были выставлены фотографии девочки в девять, двенадцать, шестнадцать лет. Чуть дальше был дверной проем, сквозь который Ноа углядела сверкающую медь водопроводного крана. Она влетела внутрь, закрыла за собой дверь и с облегчением уселась на унитаз, одновременно скидывая сандалии. Сидела она там довольно долго, наслаждаясь покоем. Через стенку она слышала смех, а может, это был плач. Ноа решила, что, если когда-нибудь соберется замуж, они с женихом просто сбегут. Или устроят свадьбу в какой-нибудь забегаловке, чтобы никто не ожидал ничего особенного. От свадьбы вроде этой явно одни проблемы.

Кто-то подергал ручку двери. Ноа встала и включила воду.

— Минуточку! — крикнула она, вытерла руки мягким махровым полотенцем и открыла дверь. Там оказалась девушка с фотографий; на ней свободно болталось свадебное платье. Она выглядела старше, чем на фотографиях, хотя все равно молодо, и немного смахивала на обезьянку, но все-таки некрасивой ее назвать было нельзя. На вид ей было двадцать два или максимум двадцать три.

— Ой, — удивленно сказала она, — а ты кто?

— Я из фирмы по ресторанному обслуживанию, — соврала Ноа.

Невеста поколебалась несколько секунд, но поскольку в этом доме сейчас все подчинялись ее командам, долго она не думала и повернулась к Ноа спиной, приподняв волнистые завитки прядей, которые с утра накрутили щипцами.

— Можешь это застегнуть?

Ноа снова вытерла руки о шорты и взялась за крошечную молнию. Ткань практически трещала по швам, пока она пыталась застегнуть платье, и Ноа боялась, что оно порвется, но наконец замочек молнии прошел самое широкое место на мощной спине невесты и плавно дошел доверху.

— Я плаванием занималась, — объяснила невеста, поворачиваясь к Ноа. Словно в подтверждение этого, ресницы у нее были влажные, будто пловчиха-невеста только что вынырнула из воды. А может, за стеной Ноа все-таки слышала плач и это она плакала.

— Пойдем со мной, мне еще помощь нужна.

Ноа не любила, когда ею командовали, но ей было слишком любопытно, и она пошла за невестой в спальню. Спальня была украшена призами за первые и вторые места в состязаниях — не только по плаванию, но и по верховой езде. На стене висели фотографии лошадей в рамках, словно это были любимые родственники. Над столом на стеклянных полках красовалась коллекция карандашных точилок и стирательных резинок «Хелло Китти». У Ноа тоже такие когда-то были — она совсем о них позабыла, но при виде этой коллекции ее охватили острые детские эмоции. Повинуясь импульсу, она, как иногда делала в детстве, протянула руку и взяла резинку, успев сунуть ее в карман как раз перед тем, как невеста снова повернулась к ней.

— Я не могу в них ходить, — сказала она, показав на свои серебряные туфли на высоком каблуке.

Она действительно смотрелась неуклюже, будто шла на цыпочках и при этом топала. Интересно, подумала Ноа, куда делись подружки невесты или кто там должен был ее охранять на этом последнем рискованном участке пути, с которого все еще можно было сойти и где ее ждали в засаде сомнения и замешательство. На еврейских свадьбах с невестой, калла, полагалось обращаться как с королевой, холить, лелеять и всюду сопровождать. Этот древний подход был полон мудрости и понимания человеческой психологии, хрупкости и ненадежности человеческого сердца. Хрупкости сердца, но заодно и телесного стыда, потому что невесты у ортодоксов никогда прежде не были с мужчиной, а их женихи с женщиной, и сразу после церемонии свадьбы им полагалось изменить эту ситуацию. Поэтому вполне возможно, что королевское обращение должно было отвлечь и от тайного страха.

Невеста наморщила бледный лоб.

— С этих каблуков я просто кувырнусь, честное слово.

Ноа вдруг ощутила всплеск беспокойства — как это невеста даже на самую капельку не замечала абсурдности всей этой ситуации? Увидев старые кеды, валявшиеся у кровати, она махнула рукой в их сторону.

— А если эти надеть?