Быть мужчиной

Какое-то время мы поддерживали тесный контакт. Роми вышла замуж, переехала в особняк Амира на скале над Средиземным морем и забеременела. Я училась в магистратуре, влюбилась, потом через пару лет разлюбила. Тем временем Роми родила двоих детей. Иногда она присылала мне фотографии этих мальчиков, у которых было ее лицо, будто от отца они ничего не взяли. Но общались мы все реже и реже, и вскоре между нашими разговорами стали проходить годы. Однажды, вскоре после рождения дочери, я проходила мимо кинотеатра на Двенадцатой улице и почувствовала чей-то взгляд, а когда обернулась, то увидела глаза Эршади, уставившиеся на меня с плаката к «Вкусу вишни». У меня мурашки по спине побежали. Показ уже прошел, но плакат так и не сняли. Я его сфотографировала и тем вечером послала Роми, напомнив ей о том, как когда-то мы планировали поехать в Тегеран — я со свежим американским паспортом без израильских штампов, а она с британским, который у нее был благодаря отцу, — посидеть во всех кафе и пройтись по всем улочкам, на которых происходило действие многих любимых нами фильмов, попробовать тамошнюю жизнь на вкус и полежать на пляжах Каспийского моря. Мы собирались найти Эршади и представляли, как он пригласит нас в свою стильную квартиру, которую спроектировал сам, как будет слушать, пока мы рассказываем ему свои истории, а потом расскажет нам свою, попивая черный чай и глядя на снежный Эльборз за окном. В письме я рассказала ей, почему плакала ночью после того, как она рассказала мне о своей встрече с Эршади. Рано или поздно, написала я ей, мне пришлось бы признаться самой себе, что в пылу честолюбия я перестала себя контролировать. Мне пришлось бы осознать, насколько я несчастна и насколько я запуталась в том, что именно чувствую по отношению к танцу. И все-таки желание получить что-то от Эршади, почувствовать, что реальность для меня расширилась так же, как для нее, что иной мир прорвался в этот и коснулся меня, заставило меня пережить откровение быстрее.

Несколько недель от Роми ничего не было слышно, но наконец я получила ответ. Она извинилась, что ей потребовалось столько времени. Очень странно, сказала Роми. Она много лет не думала об Эршади, а потом, три месяца назад, вдруг решила пересмотреть «Вкус вишни». Она недавно ушла от Амира, и в те ночи, когда не могла уснуть в новой квартире, где непривычно пахло, а с улицы доносился шум, она смотрела кино. Ее удивило то, насколько по-другому в этот раз она восприняла персонажа Эршади. Она запомнила его пассивным, похожим на святого, но теперь вдруг увидела, что он нетерпелив, часто грубовато разговаривает с мужчинами, к которым подходит, что манипулирует ими, чтобы они согласились на его просьбу, оценивает их уязвимые стороны и выбирает, что именно нужно сказать, чтобы их убедить. Его сосредоточенность на собственной боли и упорное желание исполнить свой план показались ей эгоцентричными. Еще ее удивили, поскольку она их не помнила, слова, которые перед началом фильма на мгновение появляются на черном экране, как положено для всех иранских фильмов: «Во имя Бога». Она не представляла, как могла этого не заметить в первый раз. Конечно же, Роми вспоминала обо мне, когда лежала в темноте и смотрела этот фильм — о том годе, когда мы были так молоды и бесконечно разговаривали про мужчин. Сколько же времени мы тратили зря, веря, что все давалось нам как дары, через чудеса, знаки, через любовь мужчин, во имя Бога, не осознавая все как есть — что это все наша сила, которую мы вытащили из небытия собственных глубин. Она рассказала мне о фильме, сценарий к которому хочет написать, когда наконец найдет время, — там должна быть история танцовщицы вроде меня. А потом она рассказала мне о своих сыновьях, которые нуждались в ней для всего на свете, точно так же, как все мужчины в ее жизни всегда нуждались в ней для всего на свете. Хорошо, что у тебя дочь, написала она. А потом, словно забыв, что уже перешла к другой теме, словно мы так и сидели друг напротив друга, погрузившись в одну из наших бесед без начала, середины и конца, Роми написала, что последнее, что ее удивило, — когда Эршади лежит в вырытой им могиле и глаза у него наконец закрываются, а экран чернеет, на самом деле экран не черный. Если внимательно приглядеться, видно, что идет дождь.

Будущие катастрофы