Чаадаевское дело. Идеология, риторика и государственная власть в николаевской России

Жизненная траектория Николая Ивановича Надеждина[438], появившегося на свет 10 годами позже Чаадаева (1804), во многом была символически запрограммирована при выборе его фамилии в 1816 г., когда, по легенде, рязанский архиепископ Феофилакт, видя учебные успехи мальчика, сына священника из Белоомута, назвал его Надеждиным. С одной стороны, фамилия коннотировала «надежды», связанные с будущим ученика, а с другой, указывала на образец, согласно которому должен был строиться его биографический нарратив, – жизнь М. М. Сперанского, поповича, который благодаря уникальным способностям и вопреки сценарию, начертанному его социальным происхождением (дети священников в начале XIX в., как правило, сами становились священниками), сделал замечательную государственную карьеру[439]. По иронии судьбы после быстрого взлета Надеждин, подобно Сперанскому, также пережил катастрофу, попал в императорскую немилость, оказался в ссылке, а затем стал чиновником. Однако несчастья постигли Надеждина только в 1836 г. Прежде его карьера развивалась куда более успешно – он последовательно и быстро преодолевал препятствия, возникавшие на его пути к признанию. Подобно Сперанскому, способностью сопротивляться среде Надеждин был обязан своему габитусу: как выходец из духовного сословия, он понимал, что для дальнейшего профессионального продвижения ему следовало рассчитывать лишь на собственные силы[440].

Будущий издатель «Телескопа» учился в Рязанской духовной семинарии[441] и благодаря своим успехам провел в стенах этого образовательного учреждения на год меньше, чем предполагалось, «перескочив» через богословский класс и затем оказавшись в Московской духовной академии. Надеждин имел репутацию талантливого студента[442], однако регулярно ссорился с начальством, из-за чего после окончания учебы в 1824 г. не был оставлен при Академии. Он на два года вернулся в Рязань, где преподавал словесность и немецкий язык в семинарии, в которой прежде обучался сам[443]. Новый конфликт – на сей раз с руководством местного учебного заведения – заставил молодого Надеждина покинуть Рязанскую губернию, выйти в 1826 г. из духовного звания и переехать в Москву[444].

В Москве Надеждин стал домашним учителем в доме дворянского семейства Самариных, занимаясь образованием будущего славянофила Ю. Ф. Самарина. Об этом периоде жизни Надеждина мало что известно[445]. В 1826 г. Ф. В. Самарин вышел в отставку, поселился в Москве, где вплотную занялся воспитанием детей. Отец стремился «заставить Ю. Ф‹едорови›ча говорить по-русски»[446]. Для этого он нанял специального наставника – Надеждина, который прожил у Самариных несколько лет, с октября 1826 г. до середины 1831 г. Надзор за маленьким «Юшей» был разделен между французом Адольфом (Степаном Ивановичем) Пако и Надеждиным. Надеждин преподавал «закон Божий, русский язык в связи с церковно-славянским, греческий язык, историю и некоторое время немецкий язык, для которого был потом приглашен особый учитель»[447]. Как отмечал Д. Ю. Самарин, «в продолжение всего домашнего воспитания Ю. Ф. не отличался ни прилежанием, ни благонравием; воспитание его было дело трудное»[448]. Впрочем, Надеждин не только образовывал «Юшу» и проводил время в библиотеке Самариных[449]. Он участвовал в их домашней жизни, регулярно обсуждал со старшими представителями семьи умственные материи[450], играл с Ф. В. Самариным в шахматы[451], предпринимал с ним поездки по имениям, вероятно выполняя секретарские и представительские функции[452]. В итоге Надеждину, несмотря на некоторые трудности[453], удалось зарекомендовать себя у Самариных с хорошей стороны, поскольку их общение продолжалось вплоть до 1836 г.[454]

Освоившись в Москве, Надеждин достаточно быстро стал наращивать как символический, так и социальный капитал. Он одновременно осваивал две специальности: с одной стороны, журналиста и издателя, с другой – университетского преподавателя. Подобный выбор был логичен и мотивировался недворянским происхождением Надеждина – академическая карьера была открыта для поповичей, а в журналистике сословные критерии успеха медленно, но верно уступали место критериям профессиональным – бойкости пера, учености, полемическому таланту и пр. В 1828 г. Надеждин дебютировал в «Вестнике Европы» М. Т. Каченовского как переводчик и литературный критик с хорошо узнаваемой манерой[455].

Эрудицию Надеждина вскоре смогли оценить не только читатели «Вестника Европы», но и ученое сообщество в целом. В апреле 1830 г. Надеждин защитил диссертацию на степень доктора словесных наук в Московском университете. Он стал доктором, не будучи прежде адъюнктом, что очень редко случалось на практике. О том, сколь внушительным оказался его успех, свидетельствует поздняя реплика М. А. Максимовича в одном из его писем к М. П. Погодину (от 22 июля 1869 г.):