– В тот год дожди лили не прекращаясь. Мы шутили, что испанцы принесли дождь вместо солнца. Впрочем, шутили только отчасти, потому что каждый раз, когда в горах раздавались раскаты грома, нас ждала ночь ужасных криков, которые эхом разносились от овчарни до самой деревни. Однажды они просто появились в Бегума: она беременная, он – с ранениями, полученными на войне. Тогда и начался дождь. В год цветения людоедов. Они принесли с собой дождь и мое разорение.
– На войне? Какой войне?
– Как какой? Войне на юге Испании. В Альмерийской пустыне – думаю, девочка и ее мать вернулись туда позже, когда умер отец малышки. Их называли испанцами, но женщина говорила по-французски не хуже меня. Помню, как вскоре после рождения ребенка она постучала в дверь студии и сказала мне: «Месье садовник-фотограф, вы должны снять меня, моего мужа и мою дочь», причем без акцента, и я был очень впечатлен. Думаю, она родилась в наших краях, долгое время отсутствовала, а потом вернулась.
Фелисите указывает на изображение матери.
– Да, это они. Кармен, Габриэль и Вера. Дождь не прекращался. Белье не сохло. Приходилось ходить в сыром.
– Вера, – повторяет Фелисите для сестры. – Девочку, что родилась до нас, звали Вера, и она жила в Альмерийской пустыне.
Затем проводница собирает сервиз под взглядом разочарованного садовника-фотографа. Перед уходом она просит кое-что у Эгонии: плюнуть на землю. Ведьма удивляется, но с радостью повинуется. Между двумя кусочками брусчатки вырастает стебель толщиной с бедренную кость, увенчанный кривыми лепестками, которые тут же проглатывают трех воробьев.
– Растения, которые уничтожили ваш сад, – спрашивает Фелисите, – выглядели так же?
Призрак молча кивает. Черные пестики, колыхающиеся в неподвижном воздухе, словно водоросли, гипнотизируют его.
Фелисите вздыхает. Ей хватает и одной сестры, изрыгающей агрессивные цветы.
Особое распоряжение
В следующий понедельник, перед отъездом, Фелисите прикрепляет написанное от руки объявление на обе двери дворца Каис-де-Пьерла – на вход для живых и на вход для мертвых:
Даже сегодня, если вы сядете на поезд на станции Тьер, то в билетной кассе найдете старого служащего, который расскажет вам, как в понедельник 11 августа 1986 года – он помнит, потому что это был его первый рабочий день, – он увидел двух женщин, которые выглядели как чужие, но определенно знали друг друга. Одна – высокая и седая, с наполовину белыми, наполовину красными волосами, другая – черная и горбатая, от нее пахло мокрой землей. У обеих на шее и запястьях – цепочки из разноцветных конфет. Эти дамочки купили у него два билета до Альмерии.
Затерянные султаны
Я сам никогда не бывал в Андалусии. Никто не отправлял меня туда, а я и не расстраивался. В Ницце и так жарко, как в пекле, а уж там…
Я представляю себе красные пустыни, дворцы султанов, затерянные между гор, и людей с черными глазами.
Именно поэтому собираюсь населить нашу Андалусию этими образами. Если они неверны, так тому и быть.
Запертые титаны
Поезд идет быстро, и ритм колес убаюкивает Фелисите. Она хотела бы заснуть, но блики цвета ржавчины, меда и папоротника притягивают ее взгляд к окну. Еще только август, а в Пиренеях уже вовсю хозяйничает осень. Леса Прованса сами на себя непохожи, местами будто опаленные огнем, местами еще по-летнему зеленые. Они напоминают ей славянские и канадские леса, где они с Марин когда-то охотились за чаем, живыми существами и призраками.
А вот в Испании Фелисите никогда не бывала. Там, где ее мать звалась Кармен.
Как-то даже странно мысленно подгонять свою мать под этот образ. Облик Кармин накладывается на красно-черный наряд для фламенко, вдовью вуаль над низким пучком и квадратные каблуки, которые грохочут по полу. Именно так выглядит Кармен в воображении дочери из Ниццы.
Сложно представить мать в таком наряде. Кармин носила крестьянские платья, украшенные свежими фиалками, обрезала локоны на затылке и прятала под кружевными перчатками обкусанные ногти. У Кармен должны быть длинные ногти, покрытые гранатовым лаком.
Фелисите не может свыкнуться с жизнью, которую Кармин вела до нее, в прошлом веке, с запечатленными на фото цветами. Фелисите казалось, что именно она изнеженный цветок, обласканный взглядами и светом, явившийся как чудо в блеклый овчарник. Ей казалось, она наполнила красками жизнь утомленной женщины, вытряхнула из нее печаль и украсила ее дом грейпфрутами и фарфором.
Но перед ней лежал снимок счастливой семьи, к которой Фелисите не имела отношения. Другая дочь, ставшая чудом для матери, другой изнеженный цветок.
Пока Кармин и Кармен тасуются в ее голове, Эгония дремлет на своем месте. В их распоряжении целый вагон: увидев двух странных женщин, увешанных украшениями из конфет, все пассажиры предпочли втиснуться в соседний.