Чай с Грейс Келли

– Пегги Ли! – воскликнула она. – Моя любимая. Вам не помешает, если я прибавлю звук?

Они рассеянно покачали головами.

Kiss me once, then, kiss me twice,
Then, kiss me once again…
It’s been a long, long time…

– Мне очень жаль, – сказала Шик. – Вы специально зашли за мной, а я… все вам испортила.

– Вы ничего не испортили, – ответил он без раздражения. – Пойдем в другой раз. Вам лучше?

О, насколько ей было лучше! С каждым оборотом колес, удалявшим ее оттуда, ужас, чудовищный ужас отступал. Ей даже удалось улыбнуться.

It’s been a long, long time…
Haven’t felt like this, my dear,
Since I can’t remember when…

– Вы были солдатом? – вдруг спросила водительница. – На войне?

– Да, – ответил Уайти.

– Взгляд. Я их сразу определяю, тех, кто побывал там. Редко ошибаюсь. Где вы были?

– В Бирме, – сказал он. И в его голосе слышалось как будто отвращение.

Она указала подбородком на фотографию.

– Мой муж. И наш маленький Тони, одиннадцать лет. Хенк был на Мидуэе. Он привез нам оттуда лесенку.

– Лесенку? – повторила Шик.

– Швы. Здесь, на груди. Вот такая длинная штопка. (Палец Хильды Эстергази скользнул от шеи к бедру.) Доктор был завсегдатаем Кристиана Диора. Мужа год держали в медицинском центре в Оклахоме. Но они не знали, кто он. Никто не знал. Он числился пропавшим без вести. Под бомбами его жетон расплавился, приварился к коже. Его сочли мертвым. И я год считала его мертвым. Мы проедем по петле 14-й улицы, потому что на Юнион-сквер в этот час Хиросима.

You’ll never know how many dreams
I’ve dreamed about you,
Or just how empty they all seemed
Without you[189]

У маленького Тони Эстергази на фотографии были светлые кудри его матери. Кудряшки Огдена ворвались в тесное пространство такси и ударили Шик в самое сердце. Она отвернулась, ломая руки, стиснула их на коленях. Разжала, положила плашмя и подняла голову. Злая улыбка кривила губы Уайти. О чем, о ком думал он в эту минуту? О войне? О девушке из поезда?

Когда-нибудь. Когда-нибудь он ее полюбит, Уайти полюбит ее почти так же сильно, как она любит его… со временем. Тони на фотографии весело кудрявился, и она почувствовала на своей щеке поцелуй, который он дарил своему папе, мальчишеский поцелуй, чуточку липкий, потому что он выпил содовой… Слезы подступили к глазам, глупые слезы, которых она не могла сдержать.

So, kiss me once, then, kiss me twice,
Then, kiss me once again
It’s been a long, long time…

Шик было тяжко, так тяжко, будто она шла три дня. Она повернулась к нему. Глаза Огдена были другого цвета, но их разрез, их упрямая серьезность, рисунок скул, ресницы выглядели беспощадно идентичными.

– Ее… ее зовут Хэдли, не так ли?

Будь у нее еще хоть малейшее сомнение, от его взгляда это сомнение испарилось бы. Он смотрел на нее в упор, и сердце Шик было окончательно опустошено.

It’s been a long, long time…

– Вы ее знаете… Вы знаете… Хэдли?

Эта оторопь, пронзившая ей сердце. Этот азарт, который колебался, не смел поверить… Шик схватила его за запястье двумя руками.

– Вы все еще ее любите? – спросила она жалким голосом, в котором все же сквозила надежда, пусть и слабая.

У нее вырвалась злая усмешка, которая должна была бы сойти за непринужденный смех, но Шик больше не владела собой.

– Не отвечайте. Это было… чтобы удостовериться. Моя мать всегда говорит, что надо удостовериться… когда все пропало.

– Я никогда не переставал, – ответил Арлан, не слушая ни слова из сказанного ею. – Где она?

– Разворачивайтесь, – сказала Шик Хильде Эстергази.

И замолчала.

– Ради бога, Фелисити, – прошептал он, – скажите мне, скажите…

И тут ее прорвало.

– Хэдли Джонсон здесь! В Нью-Йорке! Она живет в одном пансионе со мной, на одной лестничной площадке! – выкрикнула она. – Уже почти два года!

Он молчал, едва дыша, словно оглушенный, руки его дрожали. В книжном магазине, под Рождество, когда маленькая Милли из поезда его узнала, Шик видела у него это лицо. Лицо, ставшее эпицентром сильнейшего землетрясения, невероятно юное, внезапно освобожденное от душившего его мрака.

– Жизнь горазда на дурные шутки…

Он закрыл глаза, словно вдыхая иной воздух.

– Хэдли… – произнес он с мучительным вздохом.

Шик уставилась на пол машины, уверенная, что увидит там десятки кусочков своего разбитого сердца. Как могла она думать, надеяться, что победит? Все давно принадлежало другой.

…then, kiss me once again
It’s been a long, long time…

Уайти открыл глаза.

– Вы знали? – спросил он на удивление мягко, почти с нежностью. – Все это время?