Петр Ильич умолял бывшую гувернантку принять от него денежную помощь. Но Фанни категорически отказалась.
— Мне ничего не нужно более того, что я имею, — ответила она решительно. — Насколько можно после ужасных потерь, понесенных мною в жизни, быть счастливой, — я счастлива.
Два дня пробыл Петр Ильич у Фанни Дюрбах. «Перебирая старые воспоминания и читая письма», они оба «постоянно удерживались от слез». Взволнованный до глубины души этой встречей, Чайковский поделился своими чувствами и с братом Модестом Ильичом: «Впечатление я вынес необыкновенно сильное и странное, волшебное: точно будто на 2 дня перенесся в сороковые годы». На прощание Фанни подарила своему любимцу письмо матери, бережно хранимое ею более сорока лет.
Остро щемящее тоскливое чувство не отпускало Петра Ильича по дороге из Монбельяра в Париж. Картины детства с поразительной ясностью возникали в его сознании: то видел он перед собой ласковые глаза матери, добродушную улыбку отца, то слышал словно бы рядом негромкие звуки любимого рояля, мелодию алябьевского «Соловья», неотвязно возникавшую в его сознании. Ему казалось, что сорок три года борьбы, радостей, страданий — сон, а действительность — это верхний этаж боткинского дома.
Как тяжелый груз ощущал прожитое композитор. Его пугало быстро текущее время, скоротечность которого стала особенно очевидна ему именно теперь, когда в суете многочисленных дорожных передвижений и концертных поездок он едва успевал фиксировать смену дней, недель и даже месяцев. Последняя запись в дневнике помечена мартом 1891 года. А сейчас шли последние дни 1892-го…
Чайковский недолго пробыл в Париже. Приятное известие об успехе его оперы «Иоланта» на сцене Гамбургского театра застало его в момент, когда в кармане уже лежал билет в Брюссель, где на второй день следующего, 1893 года должен был состояться большой концерт из его сочинений под его управлением. Но планируемая новая встреча с зарубежной публикой уже не волновала композитора в той мере, как это было раньше: его мысли снова захватила музыка. Она вырастала в нем словно бы самостоятельно, выражая звуками самые сокровенные, окрашенные драматизмом жизни размышления, переживания.
Три репетиции (одна — накануне Нового года и две — 1 и 2 января) дали возможность автору вполне освоить всю многообразную программу с оркестром, который Чайковский оценил как «даже очень хороший». Вечером же 2 января прошел и сам концерт, имевший большой успех. Конечно, он был нужен и по-своему радостен для Петра Ильича. «…Но, — заметил композитор, — от этого мне нисколько не было_легче». Видимо, звучавшая в нем новая музыка была преисполнена каким-то особым трагическим смыслом и влияла не только на творческую фантазию ее автора, но и на восприятие самой жизни и на его настроение. Ввиду благотворительной цели концерта гость отказался от причитавшегося ему гонорара и на следующий же день выехал из Брюсселя на родину; его с нетерпением ждали в Одессе.
Чайковский впервые приехал в этот красивый портовый город, основанный в 1795 году на месте бывшей турецкой крепости Хаджибей князем Потемкиным-Таврическим. С того времени Одесса необычайно разрослась, застроилась и стала одним из самых благоустроенных российских городов. Главная часть города обращена к морю, к порту. Знаменитая мраморная лестница, с верхней площадки которой открывается широкая панорама моря, связывала красивейший бульвар Одессы, Николаевский, с портовой и приморской частью города. Недалеко от бульвара находится здание знаменитого одесского театра, славившегося в то время чрезвычайно талантливой вокальной труппой.
К приезду Петра Ильича приурочивалась премьера оперы «Пиковая дама». Театр был переполнен. «Этот вечер был беспримерным торжеством композитора, — писал рецензент. — Его вызывали бесконечное число раз… Вся публика, как один человек, поднималась с мест, аплодировала, благодарила… Композитор, растроганный до слез, в свою очередь благодарил публику. Полные дивного очарования, обновленные душой, оставили все театральную залу и долго, конечно, помнили чудные минуты, пережитые впечатления».
В Одессе Чайковский дирижировал пятью концертами из своих сочинений и из произведений русских композиторов. «Никогда и нигде меня не возносили, не фетировали, как там…До чего преувеличенно Одесса относилась к моим заслугам, — ответил в письме к Модесту Ильичу не потерявший своей обычной скромности автор. — Если б когда-нибудь хоть десятой доли того, что было в Одессе, я мог удостоиться в столицах! Но это невозможно, да, впрочем, и не нужно». Затем следующая, похожая на стон фраза, вводящая в мир мыслей и чувств композитора: «Нужно бы мне снова поверить в себя, ибо моя вера сильно подорвана» — и вывод: «Мне кажется, что я покончил свою роль».