Чайковский

«…Я покончил свою роль». Как могла возникнуть такая мысль, когда его музыка достигла наивысшего успеха, когда он испытал счастье абсолютного признания? Было ли появление такой подытоживающей фразы результатом временного спада нравственных и физических сил Чайковского или она явилась следствием острого ощущения дисгармонии с окружающей и угнетающей его действительностью? Скорее всего, и то и другое. Но именно в таком состоянии его увидел, «почувствовал» и воплотил в портрете находившийся в Одессе художник Н. Д. Кузнецов. Свидетели утверждают, что эскизы этого драматического портрета живописец сделал прямо в театре, во время исполнения на сцене оперы «Пиковая дама». Николай Дмитриевич словно бы «связал» на холсте воедино трагическую сущность звучащей в оркестре и на сцене музыки с тяжелыми, полными предчувствий размышлениями ее автора о прожитых годах. Портрет оказался единственным написанным с натуры при жизни композитора, как и небольшая статуэтка скульптора И. Я. Гинцбурга, созданная в Петербурге двумя месяцами раньше.

Публичный успех — бурные аплодисменты, овации, лавровые венки, как и дирижерские лавры, — уже не делал его счастливым. Все чаще Петра Ильича посещали мысли о «ненужности» тех жертв, на которые он шел ради создания себе творческого имени. И надо ли было ему так часто появляться «на показ людям»? Не «бездельничанье» ли это? И в этом ли его «исполнение долга перед людьми»?

— Мое настоящее дело — сочинение, — делает вывод Чайковский, — а все мои труды по части дирижирования в концертах, присутствие на репетициях опер и балетов я считаю чем-то случайным, бесцельным, только сокращающим мой век.

— Так продолжаться дальше не может, — окончательно решил он и, ненадолго заехав в Каменку, где прежде был так счастлив в кругу семьи своей сестры, и посетив ее могилу, в самом начале февраля направился в Клин.

Всю дорогу, как и все последнее время, мысли его занимала музыка. Она звучала в нем как итог жизни, как Реквием. Композитор подошел к подъезду своего жилища, открыл дверь и перевернул металлическую табличку «Нет дома». Наконец-то он у себя. Переполненный думами, Петр Ильич медленно поднялся на второй этаж и вошел в большую комнату. Огляделся: так же как и раньше, посредине черный рояль — самое необходимое, то, что нужно для творчества, для одиночества и раздумий.

На следующий день, 4 февраля, Чайковский сел за рабочий стол. Он уже слышал и знал, что будет писать. Через минуту на нотной бумаге после посвящения — «Владимиру Львовичу Давыдову» — появились слова: «Симфония № 6».

Глава VII ШЕСТАЯ ПАТЕТИЧЕСКАЯ СИМФОНИЯ И ПОСЛЕДНИЙ КОНЦЕРТ «…Я ПОКОНЧИЛ СВОЮ РОЛЬ»

Словно из глубины души, в низком звучании оркестра мучительно медленно и тихо возникла, как давно мучившая боль, мысль о драматичности бытия, о предрешенности жизни и всего живого, о неизбежности конца. Мрачные, наполненные глубоким и страшным смыслом звуки заставляют слушателя забыть сразу все «радости земные» и погрузиться в мир раздумий и переживаний композитора, который особенно остро, с дантовской глубиной постижения мира чувствовал его трагические контрасты.

Но ощущение сдержанности этого мотива обманчиво: наполненный внутренним страданием и напряжением, он вобрал в себя огромную, горькую силу и страсть — результат разочарований, пережитых горестей, неожиданных бед и крушений многих надежд. Заставив слушателя напрячь все свое внимание и обострив его чувства, эта исполненная напряженной мысли мелодия, появившись и растревожив душу, затихает как стон, напомнивший о незаживших ранах. Затихает, но не исчезает навечно.

Короткая, словно вопрос, пауза. Что будет за ней? Засияет ли красками жизнь или… Возникает драматический мотив первой части симфонии. Вырвавшийся под напором чувств, которые не удалось сдержать, он разворачивается, захватывая в стремительном движении весь оркестр, сталкивая в противопоставлениях группы инструментов, заставляя их, объединившись в могучем тутти, напомнить о своей грозной силе. Первый всплеск этих раздумий, словно бы затаившись, утихает. Может быть, на этот раз душа найдет успокоение?

Как цветение природы, «как мотив красоты жизни», словно из затаенной тишины, нежно и негромко ведут мелодию скрипки. Простая и удивительно естественная, согретая теплотой человеческого сердца, словно льющаяся из души песня, она, казалось бы, навсегда уводит сознание от тягостных дум в мир прекрасного, гармонии и полного счастья. Еще одно, второе проведение этой мелодии, в более широком акустическом диапазоне, утверждает оптимистическое значение темы, выразившей и состояние душевного равновесия и реальность воплотившейся мечты.