Чахоточный шик. История красоты, моды и недуга

Оценка, данная миссис Пиоцци болезни Марии, также показала, насколько врачам было трудно добиться признания патологоанатомического подхода к туберкулезу. В том же письме она жаловалась на то, что она назвала «новомодным» подходом к болезни, и сетовала на современную терапию. «Я думаю, что если запереть молодую получахоточную девочку в одном неизменном воздухе на 3 или 4 месяца, любая из них заболеет, да и настроение у нее будет плохое. Вот этот новый способ заставить их снова и снова дышать своим инфицированным дыханием, вопреки старым книгам, старому опыту и старому доброму здравому смыслу. Ах, мой дорогой друг, есть много новых путей, и ведут они в ужасное место»362. Ее отношение отражало поддержание старых гуморальных и миазматических подходов к болезни, а также традиционных методов лечения, включая кровопускание и накладывание компрессов, применявшихся к Марии весной 1798 года.

По мере того как болезнь прогрессировала, Мария все больше расстраивалась и сосредотачивалась, в частности, на своей, как ей казалось, неспособности должным образом справиться с недугом. Она даже выразила обеспокоенность по поводу того, какое влияние ее меланхолия оказывает на ее близких: «Мне кажется, я бы стала почти собой, если бы могла просто прогуляться и снова почувствовать, как меня обдувает ветер, — писала она Мисс Бёрд. — Я действительно вдвойне несчастна, когда не могу сохранять самообладание, вижу, что причиняю боль матери и Салли. Я злюсь на себя, хотя осознаю, что борюсь с этим»363. Затем она ругала себя: «Не глупое ли я написала вам письмо? Действительно, это требует больших усилий. Я ненавижу писать в последнее время, но я всегда буду рада прочесть ваши письма, когда вы их мне пришлете, и, возможно, когда-нибудь я смогу подняться с этого низкого, глупого пути и смогу получше развлечь вас»364. Марию беспокоило то, как она справляется со своей болезнью, особенно неподобающими, по ее мнению, чувствами перед лицом страданий. В ответ на свою собственную оценку Мария прилагала напряженные усилия, чтобы изменить свое поведение, заявив, что «терпение и смирение должны быть моими добродетелями, и [хотя] они даются серьезными испытаниями, награда, конечно, будет великолепной» 365.

К маю 1798 года миссис Сиддонс была очень обеспокоена все более маловероятной, как ей казалось, возможностью выздоровления Марии: «Болезнь моей второй дочери нарушила все планы получения удовольствия, а также прибыли, — писала она Тейту Уилкинсону. — Я благодарю Бога, что ей лучше; но природа ее конституции такова, что пройдет еще долгое время, прежде чем мы сможем полностью избавиться от страха надвигающейся чахотки»366. Это письмо стало первым реальным признанием миссис Сиддонс того, что ее дочь имеет конституциональную предрасположенность к болезни. Миссис Сиддонс также мельком указала, как мучительно для матери, должно быть, было наблюдать, как ее любимое дитя медленно исчезает у нее на глазах: «Ужасно видеть невинное, милое молодое создание, ежедневно тонущее под этим бедствием, вам легче представить это самому, чем мне описать»367.

Закат жизни Марии