Чахоточный шик. История красоты, моды и недуга

7.1. «Водянка приударяет за чахоткой». Тучный мужчина пытается соблазнить высокую тощую женщину возле склепа. Карикатура изображает водянку и чахотку. Т. Роуландсон. Цветная гравюра. Лондон: Томас Тещ 1810 Модная болезнь

В течение восемнадцатого века такие врачи, как Джордж Чейни, Томас Беддоуз и Джеймс Макиттрик Адэйр, уделяли пристальное внимание взаимосвязи между определенными заболеваниями и чувствительностью как свойством, присущим модной элите456. Такие болезни, как меланхолия, подагра и чахотка, стали ассоциироваться с благородным сословием, и, как предположил Адэйр, «в выборе болезней <.. > великие и богатые» подчинялись прихотям моды457. Сэр Уильям Темпл посетовал на эту практику в 1809 году, отмечая изменчивую популярность болезней и методов их лечения: «В одно время года многие видели или слышали о них, а в другое они исчезали»458. Поскольку болезни могли входить в моду, они также становились объектами для подражания. Адэйр жаловался, что «люди без положения и со скромным достатком» пытались преступить социальные границы, «губя себя по прихоти моды»459.

Характерным признаком чахотки в качестве модного заболевания была полупрозрачная бледность лица. Признавая, что болезнь была «королем ужасов и бледности», автор The Lady’s Magazine в эссе 1790 года обращал внимание своих читателей на то, что красота была доминирующей репрезентацией этой болезни. По словам автора, «на последней стадии чахотки женщина может демонстрировать розы и лилии, свойственные молодости и здоровью, и можно лишь восхищаться цветом ее лица в день ее похорон»460. Очарование чахотки заключалось в том, что ее симптоматика укладывалась в рамки общепринятых параметров привлекательности. Румяные щеки и губы в сочетании с бледной кожей были качествами, имевшими давнюю генеалогию в истории красоты. Также они проявлялись в результате туберкулеза. Нежно красный цвет лихорадочного румянца, расцвечивавший чахоточную бледность, был симптомом, по которому можно было определить наступление болезни.

Привлекательность туберкулеза также усиливалась с распространением риторики, уравнивавшей женственность и хрупкость, — понятие, в то время напрямую связанное с красотой461. В первой половине восемнадцатого века такие врачи, как Джордж Чейни, помогли заложить основу для утверждения, что «утонченность означает изящество»462 и эта красота основывалась на внешнем впечатлении изящества463. Эти связи укрепились в 1757 году, когда Эдмунд Бёрк заявил, что красота является социально положительным качеством, под которым он понимал любой атрибут, вызывающий привязанность. Прекрасное характеризовалось изяществом; оно по природе своей спокойное, сдержанное, яркое, нежное и радостное. Утверждения Бёрка дополняли утверждения врачей и публицистов. В 1774 году по поводу этих дебатов высказалась редакция журнала The Lady’s Magazine: «Многие расстройства, присущие высшим слоям общества нашей с вами нации, особенно женщинам, несомненно, являются результатом той ложной утонченности, которая <.. > дарует взамен эту бледность кожи, эти воспаленные нервы и те общие симптомы слабости и болезненного телосложения, так широко распространенные у слабого пола». Далее автор заявлял, что «изящество является неотъемлемой частью женской красоты и что сила и выносливость противоречат ее идее, более того, ей даже присуща хрупкость. Красота женщин во многом объясняется их изяществом или слабостью»464. Поэт Джордж Кит в своих «Зарисовках с натуры» (1790) признавал главенство подхода Бёрка: «Выносливость и сила не пробуждают в нас чувства прекрасного <…>. Прекрасны нежные и почти хрупкие вещи», и затем он связывал «нежно-прозрачную красоту» с чахоткой, тут же приводя строки следующего стихотворения: «Узрите эти хрупкие очертания нежно-прозрачной красавицы / Чьи голубые глаза и рдеющие щеки подсвечивают сигнальные костры упадка»465.

По мнению Бёрка, женская красота «почти всегда несет в себе идею слабости и несовершенства»466. Он утверждал, что женщины сознательно участвовали в построении этой связи, поскольку они учились «шепелявить, ходить дрожащей походкой, чтобы притворяться слабыми и даже больными <.. > [потому что] красота в опасном положении — это самая впечатляющая красота»467. Работа Бёрка встраивалась в более широкий дискурс утонченности и изящества, увековечению которого также поспособствовали практикующие врачи. Например, Джон Лик охарактеризовал чахотку как «болезнь, идущую к лицу», которая «поражает молодых и самых красивых особ женского пола; ибо таковые из-за своей природной нежности тела более подвержены ее губительной власти»468.