Чаки малыш

Когда-то давно случайный знакомый рассказывал ему, что бывалый охотник, собираясь в засаду на зверя, накануне непременно оставляет одежду в сарае, чтобы ткань напиталась дровяным запахом, чтобы человеком не разила. Чаковцев поднёс пятнистую куртку к носу – от неё исходил аромат стираного белья, скучный гражданский запах. Ехидно улыбнувшись, он принялся одеваться и вскоре обнаружил, что чужая одежда не просто подошла ему по размеру, она, что называется, сидела на нём, не вызывая ни малейшего неудобства, словно так и проходил он полжизни в камуфляже, в высоких ботинках, с ружьем наперевес. Из зеркала на стене подмигнул ему входящий в роль обновленный Чаковцев, бравый, худой и даже слегка помолодевший. Он прошел на кухню, наскоро соорудил сэндвич из попавшего под руку, потом в мятой джезве сварил себе кофе и уселся с дымящейся чашкой перед окном, поглядывая на лес и на озеро. Происходящее начинало тяготить его – действие пьесы явно провисало. “Где же ты, где? – подумал Чаковцев с нарастающим нетерпением. – Давай, выходи, пауза затянулась”.

Словно в ответ ему, глухо хлопнула дверца машины, залаяла собака. Чаковцев заставил себя медленно дожевать, выпил оставшийся кофе, уже не чувствуя вкуса. С веранды донеслись звуки шагов и неясный голос, рычание и возня – судя по всему, с давешними псами. Потом входная дверь открылась, впуская холод. Чаковцев поднялся. “Геннадий Сергеевич?” – странно знакомым голосом спросил вошедший, но явно не Лев.

“Да”, – откликнулся Чаковцев и вышел из кухни навстречу. В дверном проёме напротив стоял человек, одетый в точно такой же камуфляжный костюм, и глядел на него.

“Что за чёрт?” – только и сказал Чаковцев. “Здорово, Ганнибал, – ответил вошедший с усмешкой, – вот мы и встретились”.

Когда ему полегчало, когда немного отпустило, тот, второй, сказал сочувственно, разглядывая лужу на полу – пережеванный хлеб и кофе:

– Мда. Я рассчитывал на драматизм, но это, пожалуй, слишком. Пойду, поищу тряпку.

– Не нужно, я сам, – отозвался Чаковцев виновато, – прошу меня извинить.

Он прошел в ванную, стараясь не смотреть на собеседника, не умея даже определить его словом, назвать, – потрясение было слишком сильным. Вернулся с тряпкой, затер то, что недавно было его поздним завтраком.

– Послушай, – сказал второй, – хватит отворачиваться, этого не избежать – ни тебе, ни мне.

– Ладно, – ответил Чаковцев, – я попробую.

Он поднял лицо и в упор уставился на сидящего напротив, на свою точную, абсолютную копию.

– Это невозможно, – сказал он снова, в третий, кажется, раз.

– О, да. Мне тоже было непросто. С год поверить не мог.

– Послушайте, – начал было Чаковцев.

Второй рассмеялся:

– Ганнибал, какого черта ты обращаешься на “вы” к самому себе?

Чаковцева снова затрясло.

– Это немыслимо, должно быть объяснение… разумное… какое-нибудь.

– Валяй, Ганнибал, твои версии…

Чаковцев вскочил, потом снова сел.

– Почему Ганнибал?

– Это я здорово придумал, да? Когда встречу нашу планировал, спросил себя – как доказать, чтобы коротко было и убедительно? Не хотелось, знаешь, допроса с пристрастием – всех этих “с кем и когда в первый раз”, ну, ты понял…

– Да.

– И чтобы не меряться сам знаешь чем…

– Родинками.

– Точно. Хотя, я так понимаю, и не избежать этого, но пусть потом будет, позже. Вот и вспомнил прозвище это детское, секретное, для внутреннего, так сказать, употребления, которое никогда и никому…

– Пятый класс, история Древнего мира. Элегантно. Но как, Гена, как? Или всё же шиза?

– Ага. Или близнец разлученный, да? А как насчет этого? – он пошарил в кармане куртки и протянул Чаковцеву часы – “Гене от папы”. Сам в кабинет сходишь?

Чаковцев молча поднялся и ушёл, вернулся со второй “Ракетой” в руке, потом долго рассматривал, сличал.

– Гравировка точь-в-точь, – признал он наконец с неохотой.

– И номер, Ганнибал, и номер. Скажешь, подделка?

Чаковцев медленно покачал головой, он и впрямь начинал верить в это безумие.

Второй вдруг расхохотался, даже согнулся от смеха.

– Что такое? – не понял Чаковцев.

– Да ладно, ерунда. Мне тут в голову пришло: вся эта сцена – со стороны…

– Бред.

– Хуже. Вот ты, Ганнибал, творческий человек, как бы ты описал нас в тексте, чтобы не запутаться? Сидят двое, неразличимые, оба в камуфляже…

– Ты это нарочно, камуфляж этот?

– Конечно, – широко улыбнулся один из Чаковцевых, – для пущей театральности. Ты ведь не против?

– Да вот не знаю, – ответил другой, всматриваясь в ожившее своё отражение – бравое, худое, но не так чтобы молодое. – У меня, Гена, пока лишь одни вопросы.

Он посидел молча, собираясь с мыслями. Противоположный Чаковцев не подгонял его, с любопытством изучал.

– Ты понимаешь, – сказал он наконец, – я ведь всё про тебя знаю…

Другой, задумчивый, поднял на него глаза.

–… а вот ты про меня – ничего.

– Я попробую пофантазировать, – сказал Чаковцев, – ты не против?

– Отнюдь.

Чаковцев улыбнулся:

– Двадцать лет – большой срок. Ты сохранил приличный для провинции вокабуляр.

– А ты сделался снобом в своих столицах. Ты даже не представляешь, чем одаривает глубинка пытливого человека.