Должна же быть хоть какая-нибудь логика в перемещениях большевистского выродка? Но её не было, этой логики. Он даже и не убегал вроде бы. Дани казалось – и, скорее всего, он был прав, – что мальчишка смертельно перепуган. Это страх, паника заставляют его метаться с левой стороны улицы на правую и обратно. Иногда парнишка оборачивался и бежал прямо на них и тогда Дани мог видеть его лицо, которое, впрочем, оставалось совершенно бесстрастным. Время от времени Дани нажимал на курок. Без надежды поразить цель, он стрелял по стенам, по горам щебня. Пули сшибали листья с невидимых деревьев и листья кружились в свете прожекторов. Каждый новый его выстрел заставлял мальчишку двигаться быстрее. Он походил на обезумевшую от ужаса броуновскую частицу. Григор Армаш не отнимал оптику от глаза, но Алмос крепко удерживал его за плечо.
– Не сейчас, – приговаривал он. – Мальчишку нельзя убивать. Он нужен нам живым.
Погоня завела их в каменную часть города. На правой стороне дороге воздвиглась частично обрушенная, высокая каменная ограда. Воздух пах илом – река опять была где-то неподалёку.
– Это и есть тюрьма, – проговорил Эрнё Чатхо.
Вот Дани в очередной раз приласкал курок указательным пальцем. Дуло пистолета выплюнуло свинец вместе с огненной вспышкой. Пуля, срикошетив от стены, вонзилась в грунт у правой ноги мальчишки. Он стремительно сиганул, но не влево, куда предусмотрительно перевёл прицел Дани, а вправо и словно прошёл сквозь стену. Скрылся. Пропал.
– Там есть щели или лаз. Не может же быть, чтобы…
Дани не расслышал окончания фразы Алмоса. Лейтенант Гаспар уже бежал к тому месту, где скрылся мальчишка. Дани, Шаймоши, ещё полдюжины солдат обоих взводов последовали за ним. Дани на бегу перезаряжал пистолет. Шаймоши держал винтовку наготове, неся на плечах обычный свой ранец и притороченный к нему автомат.
Руководил облавой Алмос. Шагая вдоль огромной руины, он лично ставил человека у каждой мало-мальски заметной щели. Инструкции были просты: быть на чеку. На отстрел крыс патронов не тратить. Если появиться человек, по возможности брать живым.
Руины тюрьмы представляли собой причудливый лабиринт из кусков железобетонных конструкций, остовов кирпичных построек, схлопнувшихся перекрытий и крыш. Огромный, не менее пяти метров в высоту, тюремный забор с вышками и галереей частично обрушился, создав естественные баррикады. Щели, арки, лазы, норы, невыносимый смрад мертвечины, снующие под ногами жиреющие и бесстрашные грызуны, парящие зловонным дымком трубы – хороший сюжет для Иеронимуса Босха. Только, пожалуй, слишком уж пустой получился пейзаж. Где они, трудолюбивые бесы, денно и нощно истязающие заблудшие души? Где рогатый Сатана и его золотой трон? Где, наконец, истязуемые грешники с вытекшими глазами и вырванными челюстями? Кроме крыс, ни одного живого существа. Вымершая преисподняя, жаркая и зловонная, проступила из утренних сумерек. Дани посмотрел на сереющее небо. Да, они потратили на охоту за мальчишкой весь день и всю ночь. Все, кто выжил в этой погоне, сильно устали. Один лишь дьявол не ведает усталости.
Дани рассматривал руины Воронежской тюрьмы. Нижний из кругов Дантового ада покажется престижным курортом по сравнению с этим, неуютным даже для приспешников Сатаны, местом. Как может ребёнок выжить здесь хоть десяток минут? Щетинясь стволами, их колонна двигалась вперёд. Они обходили руины тюрьмы по часовой стрелке от одного завала к другому. Щебень пополам с пеплом скрипел под подошвами солдатских ботинок. На их плечах висела тишина, нарушаемая лишь отдалённым, сиплым пением первого петуха. Приближался рассвет. Небо на востоке делалось всё светлее. Алмос приказал выключить прожекторы. Размытые туманной дымкой, цвета сукровицы лучи утреннего светила сейчас являлись единственным источником света. Вдруг справа за завалом битого кирпича засветился синеватый огонёк.
– Ого! Вот сатана затеплил свечку, – проговорил кто-то из солдат.