Чардаш смерти

Само же зрелище Апокалипсиса казалось мне увлекательным, словно я попал в синематограф. Немного огорчала пороховая вонь. Но запах свежей крови! После блевотины и гноя санитарного вагона этот аромат казался мне волшебным. Я приободрился.

И ещё я себя поймал – какое интересное русское выражение «себя поймал»! – итак, после бомбёжки я себя поймал на том, что слышу вой раненых, плач и стенания перепуганных людей, отдалённый скрежет металла о металл и даже паровозные гудки. К сожалению, мой русский не достиг ещё совершенства ваших писателей. Хотя – уверяю вас в этом! – я прочёл многие тома Толстого, Достоевского, Тургенева. Моя русская подруга читала мне по памяти стихи уничтоженных большевиками поэтов. И всё же мне недоступно описание экстаза, который я ощутил, слушая звуки мира после бомбёжки. Вот только рука. Та самая рука, которой больше не было. Благодаря несравненному искусству Бергда Баума культя прекрасно заживала – ни сукровицы, ни гноя. За недели безвременья в санитарном поезде на месте моей бывшей руки образовался прекрасный, ровный рубец в обрамлении глянцевитой кожи. Но мне мешала жить боль! Отнятая кисть ныла и саднила так, словно по ней били кувалдой. Стреляющая, дёргающая, сводящая с ума боль! Она впервые накрыла меня после того памятного налёта на железнодорожную станцию. Ты большой умелец, Колдун! Когда-нибудь – может, под пыткой? Ха! – ты расскажешь мне подробно о своём искусстве.

А похоронные команды вместе с русскими пленными между тем заполняли воронку мертвецами. Мне следовало поторопиться с исполнением приказа обер-лейтенанта, и я снова построил расстрельную команду.

Партизанское стадо – всегда пёстрое зрелище. Неправда ли, Колдун? Пример: Красный профессор и его комсомольцы. Ха! Звучит почти, как Белоснежка и семь гномов. Вот и те мои возлюбленные жертвы являли собой весьма пёструю картину: мужчины в цвете зрелости, старики, подростки. С простоватыми и вполне разумными лицами, все они были в разной степени равнодушны к собственной участи, словно нет худшего ада, чем их нынешняя жизнь. Было среди них и несколько женщин. Но ни одна из них не смогла посостязаться в красоте с убитою мною Серафимой. Всего их было чуть больше десятка человек. Помню я и старика. Такой же Микулаш, как ты, Подлесных. Сгорбленный, на трясущихся кривых ногах. Ты скажешь, что прям и силён? Ха! А я думаю, что с такими ранами ты вряд ли когда-нибудь встанешь на ноги.

Я скомандовал «Огонь». В воронку повалились трое мужчин. Женщины и молодёжь остались стоять.