Чардаш смерти

Нам удалось избежать бдительности продармейцев, снять с ворот амбара наложенные засовы и договориться с односельчанами, чтобы те, заслышав перестрелку, бежали бы врассыпную. Но только порядком порешить дело не удалось. Едва продармейцы вывели из амбара новую жертву, мужики кинулись на Марголина и его команду. Тут уж стало не до шуток. Некоторых продармейцы сразу положили. Иные выстояли. Завязалась перестрелка. Тут-то мне и пригодился боевой опыт, обретённый в Восточной Прусии и под Минском. Сейчас мы смотрим друг дружке в глаза, Ярый Мадьяр, и каждый из нас знает: кто прошёл войну и выжил – тот не пустяшный человек. Цена такому вдесятеро по сравнению с мирным шпаком. Среди продотрядовцев тоже, видать, нашлись фронтовики, потому схватка оказалась долгой и прекратилась только после того, как обе стороны расстреляли весь боезапас. Крови пролилось много. Не всем бабам удалось сразу разбежаться по огородом. Да и, повторяю, осень уж стояла. Картофель выкопали. Деревья начали облетать. Трава пожухла. Покос опустел. Спрятаться было трудно. Многие мои односельчане подвернулись под пули. После того как марголинцы сдёрнули за околицу, мы долго собирали мертвецов. Помню, я плакал и честной молитве, не сходившей с уст моих в тот день, не удавалось пресечь слёз. Мать я снова опознал по её праздничной юбке. Только за полтора года моего отсутствия семейство Подлесных настолько обеднело, что у наших баб – и у матери, и у невесток – одежонка обтрепалась. перестала делиться на праздничную и повседневную, ведь церковные ворота заколотили, излишки изъяли. Бабы оголодали и стало им не до нарядов. Выжившие земляки наперебой рассказывали мне о «подвигах» Марголина. Ты не удивишься, Ярый Мадьяр, если я скажу, что в ход была пущена порка, сажание в «холодную», мордобой. Гы-ы-ы! Я изумился! В имении Павловка, у князя Воронцова, где я проживал месяцами во времена своей ранней юности, крестьян не пороли.

Оседлав отцовскую лошадь, я в сопровождении нескольких человек, ветеранов империалистической и Гражданской войн, большинство их которых воевали против белых в частях Красной армии, отправились в рейд по окрестностям, надеясь изловить разбежавшихся продармейцев. Гы-ы-ы! Но патронов-то у нас уже не было! Наличествовали только шашки, вилы да топоры. Ими-то мы и сокрушили остатки продармейского отряда. Не всегда с первого удара убивали. Иногда приходилось с десяток раз полосовать, чтобы важные для жизни артерии обрубить. Я же наблатыкался с первого удара добиваться нужного результата и по сей день горжусь: из дюжины продармейцев половину положил точно я.

На этом случае наша мирная жизнь кончилась. Конечно, губернское начальство уравняло наш поступок с вооруженным бунтом. Мы похоронили мою мать и старшего из её сыновей – моего брата – и разбежались кто куда, как стадо блудливых овец. И началась у нас иная жизнь – спаньё с обрезом под подушкой, с боеприпасом в меже. Тут, конечно, пригодился мой военный опыт. Много мы перебили продармейцев. В числе прочих, мне попался мой прежний пациент – обваренная шпана из губподвала с татуированной розой на тыльной стороне ладони – лягавый. Гы-ы-ы! Я хотел его вилами проткнуть да не смог. Его мой меньшой брат шашкой располосовал. И веришь ли, мадьяр, каждая рана, нанесённая моим братом комсомольцу, отзывалась в моём теле болью. А страшнее всего была последняя, смертельная. Удар меньшого брата завалил меня на стерню, будто не комсомольца лягавого, но меня он секанул. Выл я долго и зарёкся после того своих пациентов потрошить. Веришь, мадьяр, не могу! Тут и летом подобное случилось, но уже с комсомолкой. Как стал его высокородие комендант её вешать, веришь, сам едва не задохся. Но вернёмся к нашей войне, которой ни начала, ни конца.

Ты спросишь, Ярый Мадьяр, почему мы не писали жалоб вышестоящим властям? А мы писали. Да только куда делись все те жалобы? Отец впоследствии рассказывал мне, как черта-Марголина даже сажали в кутузку, в Тамбове, но потом выпустили и он пошел на захват волостных телеграфно-телефонных отделений, чтобы не одна сволочь не смогла более пожаловаться. Гы-ы-ы! Пришлось отбивать у продармейцев телеграф и телефон.

А последующие два года половина моей семьи большею частью жила по лесам, а другая – по избам в селах Новотроицкое и Русаново. В иные времена русскому человеку легче всего стать разбойником. Можно не целиком, на половину, на четверть, на самую малость. Сочетание жестокости и корысти – вот в чём суть русского разбойника. Жестокости – уйма. Корысть – мелкая. Может, мы и защищали крестьян. Может – нет. Может, себя защищали от безъисходности. Продармейцы были теми же бандитами, как мы. Отнимая у крестьян зерно, они заставляли гнать из него самогон, морили скот. За это мы чинили над ними такие зверства, которые твоему Шаймоши и в кошмаре не привидятся. Рассказывать о том не буду. Невместно мне вас дурному учить.