Чардаш смерти

В ответ на его крик полы операционной палатки распахнулись. Под небо вышел высокий, немного сутулящийся человек. Нижнюю часть его лица закрывала окровавленная маска, макушку – шапочка. Все его некогда девственно-белое одеяние было покрыто яркими, алыми брызгами, создававшими причудливый, фантазийный узор. Синие глаза над повязкой смотрели пронзительно.

– Если не перестанешь орать, капрал, я отсеку твой язык, – твёрдо проговорил хирург.

В подтверждение этих слов из-за его спины, из ярко освещенного чрева палатки, раздался истошный и тоскливый вопль.

Двое подоспевших санитаров выхватили стенающего Бартола из коляски. Но его не понесли сразу в операционную. Его положили под тент к остальным бедолагам, ожидавшим провожатых к следующему кругу ада.

– Прочь отсюда, Шаймоши! – тихо проговорил Дани. – Трое суток отдыха, а потом опять на передовую. Сдаётся мне, что на кладбище танков поменьше крови.

* * *

– Поднимайтесь, командир, – сказал Шаймоши.

Дани приоткрыл глаза. На спинке стула, рядом с его кроватью, уже висела белоснежная, безукоризненно отутюженная сорочка. Дани повернул голову. Теперь он мог видеть пол. Так и есть: его офицерские сапоги уже стояли там, блистая полированными голенищами. Шаймоши умел приготовить любое блюдо. Особенно ему удавалась начинка к рыбному пирогу. Шаймоши умел пользоваться швейной машиной и мог, если понадобится, подковать коня. Но лучше других дел ординарцу Дани давалась чистка сапог. Сначала он наносил тряпочкой специальный состав. Рецепт состава он держал в строгом секрете, но, бывало, по сходной цене приторговывал сапожным снадобьем, придававшим юфтевым голенищам зеркальный блеск. Теперь понятно, откуда этот фамильярный тон! «Поднимайтесь, командир!» И никакого «господина лейтенанта». И никакого «завтрак подан, господин Габели». Шаймши явно гордится собой, ведь солнечные лучи, отражаясь от начищенных голенищ, скачут по стенам и потолку, а сам Шаймоши замер в ожидании похвал с перекинутым через руку полотенцем. Дани приподнялся. Действительно, завтрак уже на столе и сервирован со всей возможной изысканностью. Солнечное утро плещется за занавесками. Таким утром ожидаешь услышать пение птах и звон прохладных струй. Впрочем, царапавшая слух отдалённая канонада была предпочтительней гробовой тишины, обычно предшествующей авианалёту.

Шаймоши дёрнул левым усом и проговорил:

– Вестовой от господина капитана только что ушёл. Приказано поторапливаться, господин лейтенант.

– Русские пошли на прорыв? О, Боже! Вторые сутки в тылу. Неужели снова ползать по танковому полю!

– Никак нет. Слышите тишину? На передовой тихо. Дело в другом. Сегодня ночью на треклятой Красной площади кто-то взорвал памятник пролетарскому вождю. Погибло пятеро наших солдат и двое немцев. Их убило осколками памятника. Вестовой описал мне всё в подробностях. Фельдфебеля Эбеля разнесло на куски, так же, как и вождя. Раненых никто не считал. Кое-как покидали в кузов и в круг первый, то есть в санитарную роту. Вестовой шепнул мне: Ласло Якоб в ярости.

– Кто такой фельдфебель Эбель? Что-то я не помню такого шваба!

– Ну как же, господин лейтенант! Ординарец подполковника Кёнига! Рыжий такой детина. Молодой. Тридцати лет ещё не исполнилось.

– Что же он делал на Красной площади?

– Как что? Сопровождал подполковника…

Дани вскочил с кровати. Металлические пружины печально запели.

– А Кёниг? Он мёртв?

– Конечно! – круглые глаза Шаймоши смотрели на Дани с настороженной преданностью. – Я уже докладывал господину лейтенанту – в числе погибших от подрыва памятника двое немцев. Один из них – подполковник Кёниг. Эх, жалко! Под Кёнигом была хорошая немецкая машина, но и её разнесло взрывом. Говорят, одно колесо долетело до кладбища и повисло там на кресте.

Дани уже натягивал сапоги.

– Довольно трепаться, Шаймоши. Пока не разыщем «хорьх», будем передвигаться на мотоцикле.

Дани выбил по дощатому, истоптанному полу звонкую чечётку. Оловянная посуда на припечке отозвалась ему металлическим звоном. Шаймоши с церемонным поклоном подал ему приказ, в котором значилось, что взводам лейтенантов Габели и Гаспара временно, до особого распоряжения, передаются в распоряжение командования полевой жандармерии. Лейтенантам Габели и Гаспару полагается в трёхдневный срок очистить прилегающие к проспекту Революции районы Воронежа от диверсионных групп.

– Жаль, – проговорил Дани, возвращая Шаймоши исчерченный лиловыми строками батальонного писаря желтоватый листок.

– Что имеет в виду господин лейтенант? – глаза ординарца горели плохо скрываемым восторгом.

– Жаль, что «Максимы Горькие» обрушили в этом городе все фонарные столбы. Придётся вешать партизан в подворотнях. А если и таковых не осталось, выжжем осиное гнездо при помощи огнемётов.

– Так точно!

* * *