Чаща

На обочине, рядом с небольшой хижиной, стоял невысокий белый мужичок. Даже издали не составило труда распознать старого хозяина лесопилки – у него не хватало пальцев. Двух на левой руке, а на правой указательный и мизинец были бугристыми и пожелтевшими. Он выглядел взволнованным, словно дожидался важных новостей издалека.

Мы с Коротышом отправились побеседовать, все остальные остались ждать результатов по другую сторону дороги. Стоило нам приблизиться, человек, казалось, пристально наблюдавший, как работники волочат бревно на распилку, тут же обернулся.

Поглядев на Коротыша, он расхохотался и сказал:

– Подумал было, зрение меня подводит – мне давеча соринка в глаз попала. Гляжу, вроде как уродливый малец и его папаша, а щас вижу, молод паренек для папаши, а ты староват ходить в сыновьях.

– На редкость точное наблюдение, – сказал Коротыш.

– Минутку, – сказал человек. Он нырнул в свою хижину и появился с бутылкой виски. Откупорив, сделал хороший глоток, вернул назад пробку и засунул бутылку в задний карман. Это дополнительно проясняло его отсутствующие пальцы.

Не вдаваясь в детали, я спросил его о повозке и Жирдяе, прибавив, что слышал о лагере каких-то парней в чаще неподалеку от мельницы, куда тот, возможно, и направлялся.

Человек почесал в затылке и сказал:

– Про лагерь ничего не скажу, а парня вашего, похоже, я видел.

Потом оглядел Коротыша и ухмыльнулся.

– Кувыркаться умеешь?

– Прошу прощения? – сказал Коротыш.

– Ну эти, как его, сальто.

– Какого черта мне кувыркаться?

– Так вроде все карлики так делают, ну и другие штуки. Видал я раз в цирке одного верхом на собаке.

Коротыш побагровел.

– Он не кувыркается, – поспешил сказать я. – Но вот насчет того жирного парня в повозке. Вот его-то мы как раз хотим догнать.

– Это с чего бы? – спросил человек. – Вы про то не говорили. А коль собрались от меня что выведать, выкладывайте, в чем дело.

Он слегка наклонил голову набок, как будто подозревал неладное и готовился нас разоблачить – но, как оказалось, он был из тех, кто с готовностью клюет на любую ложь, и чем эта ложь фантастичнее, тем больше готов он верить.

Это выяснилось, когда я сказал:

– Тот жирный парень – агент нашего карлика и сбежал с его деньгами, которые Коротыш копил для своей жены карлицы, чтобы вылечить ее ногу.

– Ногу? – сказал человек. – Что с ней не так?

– Толком непонятно, – сказал я. – Пришлось ломать и ждать, пока срастется, и все равно ходить она не может без особого башмачка.

Человек внимательнее оглядел Коротыша.

– Спер, что ли, деньги на башмачок?

Коротыш кивнул.

– Так и есть, сэр. Спер. Все подчистую.

– Еще и костюмы его прихватил, – сказал я. – Похоже, собрался отдать своей обезьяне.

– Так у него обезьяна? – спросил человек.

– Две.

– Знать, небольшого размера?

– Мои костюмы? – спросил Коротыш. – Или обезьяны?

– Обезьяны, – сказал человек.

– Да, чаще они небольшие. – К Коротышу вернулось привычное расположение духа. – Но те другое дело, здоровенные обезьяны прямо из бразильских джунглей. Ростом почти с меня, в придачу плотоядные.

– Какие? – спросил человек.

– Мясо едят, – пояснил Коротыш. – Мои штаны и рубашки как раз им впору, может, и башмаки. Запросто и тебя сожрут.

– Тогда прямое злодейство – вот так забрать твои шмотки, – сказал человек. – Чтобы дальше отдать людоедским обезьянам.

– В точности мои мысли. – Коротыш потупился, и уголки его рта задрожали, превращая в самого грустного карлика из всех, что когда-либо ступали на эту землю.

– Верно, проезжал здесь такой. Дело как раз при мне было. Тот самый малый, как вы рассказали. Только обезьян я не видел.

– Так их с ним и не было, – сказал я.

– Нет, сэр, – сказал Коротыш. – Их он упрятал подальше и как раз тащил туда мою одежду. Верно, собрался принарядить – а там обратно на арену. Он ведь с ними выступает. Раньше и я участвовал, да вышла заминка из-за моей бедной маленькой жены, благослови ее доброе сердце. Одна из тех обезьян откусила ей левый мизинчик.

Человек посмотрел на свою левую руку, потом на правую.

– Ладно хоть один. А жена твоя где?

Он начал оглядываться, точно ожидая ее увидеть.

– Так в цирке осталась, – сказал Коротыш. – Трудно ей странствовать. Из-за ноги и прочего. Мы ведь долго копили, чтобы ногу поправить и обуть, как надо. А теперь денег нет ни на операцию, ни на обувку.

Человек с лесопилки кивнул и отхлебнул еще виски. При этом, как мне почудилось, его глаза сверкнули.

– Да уж, парень и вправду был жирный. Но на вид так себе. Белый, как бумага, и скрюченный, будто ему живот свело.

– Точно, он самый, – сказал я.

– Несся, как угорелый, а мулов нахлестывал, будто загнать их собрался. Спроси меня, скотину стоило бы поберечь, как, к примеру, и ниггеров. Вот я своих ниггеров слишком не утруждаю. Стараюсь, чтобы работали с мулами вровень, вот как. Чтобы, значит, не перегнуть палку.

– Образцовый белый подход, – сказал Коротыш.

– Там, как погляжу, с вами ниггер, – продолжал человек. – Если ищет работу, у меня как раз место освободилось. Оплата вполовину того, что получает белый. Хорошие деньги, в этих краях я один столько плачу ниггерам.