Часовая башня

Постепенно оставил её в покое. Решил для себя; ну, не хочет и ладно. Что с того? Главное не насиловать человека, быть мягче. Уходил в себя. Добираясь до дачи электричкой думал о том, как возможно раньше жили в этих местах люди. Сочинял истории, про то, чего не было на свете, но вполне могло быть и с ним родись он пару веков раньше. То был чухонским рыбаком, промышляющим рыбой, то шведским воином, пробирающимся к себе в крепость после долгого путешествия по местным лесам. То Новгородским ушкуйником, рыскающим в надежде обогатиться за счёт грабежа местных жителей. Всё, что бы он не представлял себе, было его собственным миром, радовало, уводило от насущных проблем. Но, самое страшное, о чём не догадывался, состояло в том, что всё это теперь происходило только лишь в нём одном, не имея выхода наружу. Та, с которой ещё так недавно мог делиться многим, теперь отдалялась от него, становясь чужой.

Ничего, мы же ещё пока спим вместе. И тяга к этой женщине, позволяющей многое ему в постели, у него не уменьшается. Наоборот, становится ярче и пронзительнее. Может так и надо жить, вдали друг от друга, встречаясь лишь изредка, и то, только лишь ради того, чтоб зачать новую жизнь.

Новая жизнь.

Она должна была начаться уже совсем скоро. По подсчётам Инги, всего четыре недели. Но, врачи зачем-то не соглашались с ней, настаивая на полутора месяцах. Не верил жене. Но, опять же не спорил.

— Пять килограмм, триста грамм, — получил информацию в справочном роддома.

— Мальчик?

— Девочка.

— Что!?

— Что ж вы все так мальчиков то хотите? Девочка у вас. Очень крупная. Молодцы!

Стоял в замешательстве у телефона. Звонил с рабочего. Вся комната, нервно затихла, когда, назвав фамилию и дату поступления, спросил в трубке:

— Что-нибудь известно?

Ещё бы, все переживали за молодую пару. Женщины постарше, уже имевшие взрослых детей, не завидовали, зная, что такое жизнь, просто радовались за молодых, понимая; много испытаний ждёт впереди. Сверстник, Аркаша, был равнодушен, не понимая причин его спешки с семейным вопросом, даже не пытаясь примерить происходящее на себя. Ровесница Инги, Рита, в чём-то завидовавшая её возможностям, всем своим видом показывая, не понимает такой стремительности в заведении ребёнка. Всего шесть человек насчитывала их архитектурная бригада вместе с ГАПом.

— Ну, как? Всё-таки девочка, — сама же и ответив на свой вопрос, первой нарушила тишину Раиса Анатольевна, руководитель группы архитекторов.

— Да. Пять кило триста, — вернулся за свой кульман Паша, но, чертить уже не мог. Странные, ненужные, как он считал сейчас мысли посещали его. На правильном ли пути? Нужна ли ему семья? Зачем вообще так опрометчиво женился?

— Купи цветы у вокзала и езжай к жене, — вернула его к жизни Раиса Анатольевна.

— Вы думаете?

— Уверена, — не отрываясь от чертежа, словно разговаривая не с ним, а с ватманом, подтвердила та.

— Ещё сомневается, — изобразила на своём лице разочарование Рита. Пыталась дружить с Ингой, но та, не особо откликалась на её инициативу, впрочем, так, как та была всего лишь техником-архитектором.

— Слушай, Аркаш, у тебя не будет денежки в долг?

— Будет, — радуясь своему холостяцкому положению, дававшую возможность — вот так вот, несколько даже небрежно полезть в карман, достав оттуда деньги, отсчитал пятёрку рублями.

— Хватит? — протянул ему.

— Наверно. Давно не покупал.

— Хватит, — до этого момента делавшая вид, не интересуется разговором, призналась Рита.

— А, как же Геннадий Борисович? — посмотрел на Аркадия Паша.

— Отмажем, — уверенно успокоил тот, искоса взглянув на дверь, ведущую из их комнаты в отдельный кабинет ГАПа.

Не шёл, практически бежал по пустынным в середине рабочего дня улицам города. Спешил.

Купил гладиолусы. Теперь уже словно летел над землёй к роддому. Забыл позвонить тестю, кольнула мысль. От этого даже на миг остановился. Настолько уважал его мнение.

А, ладно! Побежал дальше. Сам дозвонится, не маленький.

Через двадцать минут уже стоял в небольшом парке, перед окнами родильного отделения. Искал глазами палату, где могла быть его жена. Рядом с ним бродила пара таких же бедолаг, с той лишь разницей, что более смышлёных. В руках у них были тетрадные листки с именами своих жён. Держали их перед собой на вытянутых руках, в надежде, что, кто-то выглянет в окно, и тогда смогут по имени найти среди рожениц интересующих их молодых мам.

Вдруг в одном из окон показалось личико, которое, впрочем, тут же скрылось. Через минуту, в двух других, удалённых друг от друга окнах, нарисовались девичьи лица. У одной из них на руках был закутанный в пелёнки, надрывающийся от крика из-за закрытости окна, как в немом кино, без звука, ребёнок.

Шум города, громкие слова переговаривающихся через открытые окна папаш со своими жёнами, всё это не давало ему возможности сосредоточится на том, как действовать дальше.

— Дай, — вцепился в бесполезно зажатый в правой руке молодого отца листок с именем Света.

Тот, не переставая жестикулировать теперь, лишённой «знамени» пустой рукой, делал вид, будто даже и не заметил потери.

Дело оставалось за ручкой.