Часовая башня

Трудна и горька была дорога. Мысли о том, что больше не нужны своей стране не покидали головы многих иноков начиная с 1918 года. Но, сейчас, когда вынуждены были покинуть остров, землю, что считали священной, намоленной не одним поколением монахов и старцев, с великой скорбью удалялись всё дальше и дальше от острова по ещё крепкому Ладожскому льду, сидя в кузовах грузовиков.

Местечко Каннонкоски, что стало их первым приютом не принималось ими, как не молились о том, чтоб Господь направил их и вразумил. За несколько месяцев потеряли из-за болезней двадцать своих братьев. Но, верили; хоть и находились на территории Финляндии, покинув Валаам, не почувствуют сильную разницу между островным архипелагом и затерявшимися между лесных озёр лесами.

В июле 1940-го около двухсот монахов перебрались в Хейнявеси, где удалось купить целую усадьбу в 300 гектар леса и 50 пашни. Этой покупке содействовал президент Финляндии Кюести Каллио, предложив игумену приобрести имение у одного из Финских министров.

Ни на минуту, ни один из многочисленных иноков нового Валаама не мог поверить в то, что никогда уже больше не вернётся в свою обитель, многим снившуюся теперь по ночам, словно отчий дом, оставленный в детстве. Возмужав, духовно повзрослев, теперь жили прошлым, молясь за ту Россию, что оставалась в их памяти навечно. Новой же, харкающей себе под ноги, матерящейся, безбожной не принимали.

Глава IX. Опелюга

Забирал из роддома один. Степан Григорьевич не смог заехать сам. Долго ловил машину, никто не останавливался. Пошёл в сторону вокзала. Там поймать было легче, да и собирался купить цветы. Не хотел связываться с такси. Искал частника. То ли сам его вид не внушал особого доверия со стороны водителей, то ли именно сегодня все настолько заняты и спешили по делам, что не в силах были слегка откорректировать свой маршрут.

Купил цветы. Словно во сне нёс в правой руке букет белых хризантем, как знал, любила Инга. Но, догадывался, не так важны ей.

Шёл вдоль дороги с поднятой рукой.

Не понял, что это машина. Потом, когда движущееся, напоминающее карету, чёрного цвета сооружение прижимаясь к обочине стало медленно останавливаться, лёгкая догадка пробежала в его голове — это автомобиль. Но, почему такой старый? Со скрипучими тормозами, пыльный и треснутым задним правым фонарём, напоминал карету. Постепенно осознание, что это всё же машина, и остановленная именно им стало наполнять его мозг, тем самым не столь пугая, сколько расстраивая.

Неужели я достоин только такой машины?

Не ускоряя шага, а даже несколько замедлив, виновато опустив голову, словно в надежде, всё ещё рассосётся само собой, и видение исчезнет, шёл к машине. Искал в себе силы признаться водителю, вовсе не собирался его останавливать, а просто делал гимнастику, поднимая и опуская руку. Но, почему же только левую? Нет, всё же он не сможет ему отказать.

— В роддом и потом на квартиру. Там подождать. Возьмётесь?

— Впереди ещё целый день. Что ж не взяться, коли деньгами не обидишь.

— Не обижу.

Оговорив сумму сел справа от водителя, которым была женщина, лет сорока. Цветы положил на заднее сиденье. Шнурованные ботинки, комбинезон, хоть и синего цвета, делали её похожей на танкиста, если бы не убранные под косынку длинные волосы.

— Хлопни сильнее, и чуть кверху приподними. Тогда закроется…. Вот так. … Да. А как же ты думал? Ещё финского генерала возила старушка моя. Хоть и опелюга, а всё же женского рода.

Сидела вплотную к большому рулю, стараясь крутить его, придерживая ещё и локтями. Никогда не видел такой манеры вождения.

— Руль тугой, — объяснила, заметив его взгляд, тут же сменив тему, — Мальчик?

— Девочка.

— Не может быть!

— Почему?

— У таких, как ты всегда мальчики первыми рождаются.

— Может у меня второй уже?

— Ах не смеши меня!

— А у каких же тогда девочки?

Внимательно, словно изучая в своём ли он уме осмотрела снизу до верху.

— Тебе то и не надо таким быть. Жена самостоятельная наверно.

Какое-то время ехали молча.

— Люба я, — нарушила тишину водитель.

— Паша.

— Местный наверно?

— Да.

— Я из-под Вологды. Тут нет коренных. Все приезжие. Я поэтому-то и остановила. Интересно стало. Сама с собой поспорила.

— С чего же взяли, что я местный?

— А, сама не знаю, — достала из бардачка папиросу. Продула, зажевала зубами мундштук, так, как привыкла. Вставила в рот, — Походка. Неуверенная, будто впервые здесь.

Впервые. Да, делал сегодня то, что никогда прежде не доводилось. Теперь он отец. Но, готов ли к этому, если его жена, как отчётливо понимал, разочаровалась в нём. Неужели в этот день так не уверен в себе, как мог быть на его месте другой, с которым была бы счастлива.

Вспомнилась школа.

В октябрята попал не задумываясь. Просто нацепили значок, на который потом не обращал никакого внимания. Свыкся с ним. Только не понимал, какое отношение к произошедшему имеет этот пухлощёкий карапуз, ухоженным барчёнком смотревший на мир из самого центра красной, масонской, как знал теперь звезды.