Часовая башня

Другому бы сказала множество слов, но с этим молодым человеком, что произносил слова словно команды, не хотелось спорить, хоть и имела довольно строптивый характер. Молча шла за ним.

Их общежития, как она знала были хоть и на окраине Киева, но располагались недалеко друг от друга. Подруга со своим молодым человеком виднелась впереди. Обогнали их сразу, как вышли из общежития академии водного транспорта, ибо те постоянно уходили в тень для поцелуев. Сначала оглядывалась на них. Но, улочка с одноэтажной застройкой тускло освещалась, больше не высвечивая раскачивающимися на ветру светильниками на деревянных столбах время от времени возобновляющую своё движение позади них парочку.

— Моряшок, папирошки не будет? — прошепелявила, отделившаяся от столба длинная, худая тень.

Показалось, именно она, а не сам человек, произнесла эти слова, так, как представить, кого-то кроме себя, находящимся на этой улице не хватало ей фантазии.

— Не курю, — спокойно, и от этого, как показалось ей, устало ответил Степан.

— Девчонка не подходит тебе по росту явно, — словно оживший куст, заключила вторая фигура, ожидающего результата человека.

Прижалась в страхе к Степану.

Их было двое. Теперь стояли перед ними. Один высокий и тощий. Второй пониже, старше и менее нервнен.

Сама не особо высокая, выбрала себе Степана, всего лишь на пол головы выше её, теперь понимала; выглядит рядом с ним беззащитной.

— Ты не жмись, поделись с ближним. Ведь так на флоте учат? — сделал шаг в их сторону тот, что постарше. Из темноты проступило его лицо. Золотая фикса сверкнула бликом фонарного света. Рот с ухмылкой. Давно погасшая папироса в уголке губ. В кармане пиджака, сложенная пополам кепка.

Не справится с ними. Слишком уж невысок. Но не слаб же он, если служил на Балтике, будучи сдвинута сильной, как теперь поняла, рукой Степана, подумала Зина.

— Ты девку-то швою не прячь. Не обидим её. Не бойщя, — заходил справа худой.

Теперь видел; причиной невыговаривания буквы С было отсутствие нескольких зубов, во рту жаждущего курильшика.

Степан старался не упускать из виду обоих, больше внимания уделяя всё же тому, кто был с золотой, а скорее всего с рондолевой фиксой. Казался опытнее. Понял; надо проявить свою глупость для того, чтоб спровоцировать удар со стороны нападающих. Сделал вид, что перевёл взгляд на худого, ибо тот был больше освещён фонарём.

В этот же момент практически увернувшись от удара золотозубого, опередил его мощным, словно молотом забивал стальную клёпку в борт стремительным, снизу-вверх движением правой руки Степан.

Не дожидаясь результата, тут же нырнул под кулак длинного, боднув его в живот своей коротко подстриженной головой. Тем самым взвалив на себя его длинное, будто переломившееся пополам туловище.

Зверел в такие минуты. Не контролируя силу удара. Будто на тендере, во время подхода к берегу, под шквальным огнём противника, или у пулемёта на катере, во время авианалёта. Тогда заметил в себе это, начав бояться подобных ситуаций. И теперь, когда вокруг была мирная жизнь, понимал; может, так же, как и фашиста, случайно убить советского человека.

Взяв руками за ремень, нащупанный в темноте и воротник, поднял над собой, будто бревно обмякшее тело и со всей силы бросил на, как теперь видел, рухнувшего от удара золотозубого.

От падения одного на другое тел, что-то хрустнуло.

— Степан, держись! — кричал из темноты, бегущий на выручку приятель.

— Испугалась? — коснулся её щеки большой шершавой ладонью Степан.

Вот уже, как полгода не сходили грубые мозоли с его рук.

Глава XVIII. Бег времени

Останки Александра прибыли в Хельсинки на третьи сутки после того, как тело было опознано. Хоронили на православном кладбище, в районе Лапинлахти. Собралась вся семья. Паше было больше года. Не помня отца, не понимал, что за мероприятие происходит на его глазах. Лишь только потом, какие-то фрагменты, яркими вспышками перебрались в его осознанную память, оставшись там в виде скорбных лиц взрослых. Сам не улыбался. Но, и не плакал.

Своды приземистого храма таили в себе полумрак начала дня. Множество свечей мерцало своими огоньками. Дедушка с длинной, седой бородой ходил вокруг гроба с какой-то дымящейся чашей на цепях, произнося непонятные ему, но очень важные для всех слова. Вдыхал запах дыма, что успокаивал, клонил ко сну. Хоть поначалу и ёрзал у мамы на руках, затих, внимательно наблюдая за происходящим.

Странные каменные сооружения, торчащие из земли, похожие на деревья так же запечатлелись навсегда в его сознании. Теперь понимал, кресты надгробий. Может поэтому, повзрослев, боялся леса, словно могли в нём оставить одного.

Никаких чувств не испытывал к тому человеку, что находился в закапываемом большом, сделанном из дерева ящике, что повзрослев знал, называется гробом.

Не помнил его рук, выражения лица, манеры говорить.

Испугался. Заплакал. Но, был ещё так мал, не мог представить, этот необъяснимый страх от того, что наблюдал происходящее с человеком раз в жизни. Интуитивно боялся, не догадываясь, и с ним это, когда-то должно произойти.