Часовая башня

— В КИМ вступать собираешься подруга? — уж в который раз приставала к ней Любка по дороге домой. Первые пару кварталов их пути совпадали. И каждый раз старалась улизнуть от этого всё чаще повторяющегося вопроса. Не только не желала становиться членом неведомой ей организации, но и боялась этого. Теперь же, когда понимала — Любка не слезет, уже готова была уступить. Несмотря на свой возраст всё же видимо предстояло ей побывать в комсомоле.

— А надо?

— Что!?

— Не готова я ещё.

— Уж скоро двадцать восемь, а она всё не готова. Ишь какая! Пиши заявление и вступай. На собрании рассмотрим.

— Куда мне до интернационала? Морально не подкована я совсем.

— Подкована, не подкована, другого пути нет.

И в этот раз оторвалась от Любки, свернув на долгожданном перекрёстке налево, в сторону своей улицы.

Может в России и нет никого, кто мог бы что-то созидать? Впрочем, кто же тогда спроектировал машины, военную технику, корабли наконец? Но почему же в отличие от маленькой Финляндии не видит она в лицах искорки мысли и радости. Одна только злоба и ненависть. Может это всё кажется и распространяется только в отношении её, как к инородному телу в этой настолько великой стране, что не в состоянии принять в себя даже такую мелкую частицу, как она?

Почему завод постоянно простаивает из-за граничащих с абсурдом проблем? Недопоставки, отсутствие тары, нет упаковочной бумаги. Но несмотря на это пронизывающий всех со своего портрета над входной в цех дверью хитрый, будто сканирующий каждого взгляд вождя. Теперь он казался ей иным, не таким, как виделся со страниц Финских газет. В отличие от благоговейного страха остальных, вселял в неё ужас. Может он следит за тем, чтобы всё было доведено до абсурда, до предела, чтобы каждый человек ощущал некое исступление от своей непригодности не в состоянии хоть как-то повлиять на общий процесс, как бы ни лез из шкуры вон?

И если ты не дай Бог человек думающий, мыслящий, обязан быть постоянно унижен, подвергаться несправедливому угнетению, выполнять порою не просто чужую работу, а ту, что прежде никогда не делал, не в силах справиться с ней и от того ещё больше ощущая свою ничтожность.

Кто же способен чувствовать здесь себя хорошо? Неужели лишь только те, кто вправе определять дальнейшие судьбы профессионалов, неизвестно каким образом умудрившихся не только получить знания, но и приобрести опыт. Понимала теперь, Савелий Игнатьевич, вершитель её судьбы всего лишь счастливая случайность на пути. И только благодаря победам на фронтах непроворотливые шестерёнки плохо пригнанного, но с годами притёршегося механизма смогли не задеть её своими скудно смазанными зубьями. Неужели была настолько сломлена и подавлена многочисленными проверками, что добровольно решилась спрятаться среди окружающих её новоиспечённых Выборгцев так и не рискнув попробовать остаться человеком?

Что это? Трусость? Страх? Или попытка спрятаться от себя самой?

И пусть здесь, как она теперь не просто понимала, но и ощутила всем своим восприятием окружающего мира творится разрушение, то, когда-то всё же наступит созидание и городские руины опять превратятся в полные людей дома. Но пока, когда вокруг одно лишь хамство, перекидывание проблем на плечи других, лицемерие и ложь она должна решиться на шаг. Находясь на заводе, среди людей не её уровня является врагом не только для них, но и для этого усастого идола, хитрость взгляда которого касается прежде всего именно её. Да-да. Она теперь очень хорошо понимает это. Опасна для своего окружения и, чтобы остаться живой ей требуется бежать отсюда туда, где будет легче спрятаться за спинами подобных ей людей думающих. И пусть они и молчат о многом, глаза их говорят.

Оставшись теми же, теперь отсчитывают иное время часы на часовой башне. Время глупости. Внешне остались такими же, да и сам механизм не изменён, лишь пребывает без надлежащего обслуживания. Но сами минуты и часы уже не те. Не подвластны другим своим сёстрам и братьям, что крутят стрелки в остальном мире.

Нет она не может больше, да и не создана для того, чтобы находясь, где-то в глубине смрада ада подвалов, среди рабов выполнять, или даже скорее создавать видимость выполнения чёрной работы ради хлеба насущного. От этого теряет последнюю надежду на умение созидать, упаковывая сваренное мыло для того немытого скота, что так и норовит нагадить сверху на тех, кто не имеет в себе желания встать с колен. Те, что вокруг неё не способны на это, не имея возможности. Но у неё они есть. И сейчас, как никогда прежде готова воспользоваться ими.

И сегодня, случайно лишь для того, чтобы размять спину подняв голову на портрет усастого мужчины, не испугалась, как прежде его заставляющего стыть кровь в венах хитрого взгляда. Скорее увидела в нём некую надежду, пропустив весь холод и ужас его хитрости сквозь себя. Таким образом коснулся сегодня всех остальных, но только не её, так, как была иной. И сейчас впервые призналась себе в этом. Нет он мог не только карать, но и помогал тем, кто верил в его силу. И пусть он враг для неё, покажет на что способна.