Часовая башня

Принялась за работу. Искала, как не думать о невозможности использовать свои профессиональные знания, касающиеся умения логично мыслить. Вскоре нашла способ. Будто бы и не было этих двух с половиной столетий, отличавшихся своими отмершими архитектурными стилями от современности, представляла себя в начале восемнадцатого века. Будто учила своими чертежами фасадов новому видению тех зодчих, которые пока ещё могли только перегружать здания лишним декором, плавно зарываясь в становящемся модным рококо. Думая так, ощущая себя опередившей время, рождая ещё не наступивший к тому моменту Ампир. Но даже в её мечтах не получалось вызвать понимание. Так и норовили, к уже существующим, не многим, подрисовать ещё более ненужные декоративные элементы.

Темп жизни, в котором жила, не давал задумываться о многом. Кто его знает, может на это и рассчитывал строящийся в стране социализм. Иногда, по дороге домой из проектного института, или перед сном, когда могла оставаться наедине со своими мыслями, начинала понимать; не в жителях, приехавших со всей России, заключалась ненависть к Выборгу. Сама страна ненавидела своё прошлое, не в силах понять его, уже отрицала. Темп, в котором жила не оставлял ни сил, ни времени, чтоб задуматься о наличие, где-то другой жизни. Позволяющей любить самого себя, заботиться не о выполнении плана, а о качественно сделанном, без апломба и ярко выраженных амбиций деле.

Пока все только и занимались тем, что старались доказать всему миру, они самые лучшие, ничего не могло быть хорошего, как в самом их городе, так и стране.

Всё же, если бы она осталась в потерявшей свою одну десятую часть Финляндии, безусловно жила лучше стремящейся к социализму страны, но, при этом никогда бы не узнала — такое возможно. Правда тот факт, что имела, теперь эти знания, нисколько не делал её жизнь лучше. Наоборот; только лишь усугублял пониманием происходящего. А, то, что об этом и приходилось молчать меняло ещё и её внешний вид. Была теперь немногословна, практически не улыбалась. Когда же слышала чью-то удачную шутку, боялась смеяться, так, как знала; придётся за это поплатиться. Господь словно оберегал её от глупостей, показывая на примере других, как опасно улыбаться в этом мире равенства и братства.

Суровость и сдержанность во всём, словно отрывалась на архитектуре, поддерживающей чрезмерность в стилях, которые навязывались ей с самого верха. Будто товарищ Сталин, понимая тяжесть жизненных условий населения старался хоть как-то развеселить народ, дать ему надежду вернуться в прошлое, тем самым навсегда поставив крест на будущем.

Видела Анастасия, как сильно изменилось население Выборга. Теперь редко встречала улыбки на лицах горожан. Тревожные, усталые, но, своей драматичностью даже отдалённо не напоминающие имевшиеся у коренных жителей перед эвакуацией 44 года. Не было на них столько печали, несмотря на то, что понимали; вряд ли вернуться обратно.

— Ну теперь совсем другое дело, — похвалил выполненную работу начальник мастерской.

— Евсей Ефимович, мы старались, но символика настолько всеобъемлющая, что практически не подлежит замене, — пожаловалась Тамара Кирилловна.

— … И кто умножает познания, умножает скорбь, — на этот раз выглядел спокойнее. Был рад видеть исполнение поставленной им задачи.

— Книга Екклесиаста, — невольно вырвалось у Анастасии.

— Даже не удивлён вашим знаниям. Но иногда, как видите они способствуют уменьшению возможной скорби.

Много думала прежде о том, как сможет жить без архитектуры. Теперь же столкнувшись с её тоталитарностью, понимала; не так важно само творчество, как возможность мыслить в рамках профессии. Но нужны ли знания человеку, если не способен воспользоваться ими сполна? Теперь видела; многие в этой стране могут прожить жизнь так и не прибегнув к ним. Тогда и появилось в голове словосочетание — мертворождённый ум. То есть тот, что никогда не пригодится в жизни.

Именно так можно было сказать и о Евсее Ефимовиче, что безусловно был умён, но умело скрывал в себе то многое, способное принести немалую пользу, окажись он в ином, лишённом многих ограничений мире. Но не приводит ли это в итоге к деградации? Неужели, приблизившись к предпенсионному возрасту, так и не воспользовавшись всеми профессиональными знаниями, имевшимися в нём сумел сохранить их так и не подкрепив опытом?

Кто же он был на самом деле, ведь фасады с масонской тематикой были сделаны явно по его эскизам? Неужели не понимал ничего в чуждой советской стране символике?

Глава XI. Новые фасады

Постепенно осваивалась в новом для неё, теперь советском городе.