Это, скорее всего, иносказание. Известно, что китайская традиция с древнейших времен возвышала почтительных детей, воспитанных в строгих конфуцианских правилах самоотверженного служения родителям. Поэтому стихотворение, вероятно, передает чувства матери к сыну, который вынужден по долгу службы покинуть отчий дом и отправиться на чужбину. Вряд ли в Китае, где "из всех подлежащих наказанию трех тысяч преступлений нет большего, чем сыновняя непочтительность", таковая, даже в форме ламентации, могла бы стать темой стихотворения.
Роса на стрелках дикого лука ("Человеческий век — в нем нет и сотни годов...")
Течение времени, грядущая старость, неизбежная смерть всегда составляли едва ли не главную тему размышлений китайского поэта, и одним из наиболее древних поэтических символов быстротечности человеческой жизни была роса на перьях дикого лука, которая исчезает с первыми лучами солнца или в порывах утреннего ветра. Так, в народной песне юэфу эпохи Хань читаем:
и с той поры уже одного упоминания о росе на луке достаточно, чтобы возникла тема бренности и краткости человеческой жизни. Ведь еще древний му дрец Ле-цзы говорил: "Сто лет — высший предел долголетия .. Достигших ста лет нет и одного на тысячу", ему вторил и безымянный автор "Девятнадцати древних стихотворений" словами из народной песни: "Годы жизни — и полных ста нет", а следом Тао Юань-мин (IV-V вв.): "А жизнь человека и ста достигает редко". Лю Цзи, продолжая эту долгую традицию гордым приятием неизбежного в истинно конфуцианском духе, отвергает даосские или буддийские упования на продление жизни после смерти как недостойные тех древних героев ( "гордых мужей"), которые завершили земной путь (дословно: "вернулись в расселину меж гор"; знак "гуй" — "вернуться" в значении "умереть" употребил еще Конфуций, говоривший: "Все живое должно умереть, умершее должно вернуться в землю"; горы как место упокоения упоминает Тао Юаньмин: "Просто тело отдам, чтоб оно смешалось с горой!").
Лань Жэнь (1314-?)