Часть первая. Деревянный корабль

Когда на небе нет солнца… И луны нет… И звезд… Тогда свет умаляется. Наши глаза не видят. Распознают только пламенное: впечатанное во мрак тавро наших неуверенных мыслей.

Молодой человек:

Нас обложили со всех сторон. Бегство — это не выход.

Мать:

Мы одни. Мы окружены одиночеством. Ветру нет до нас дела. Водяным каплям, падающим сверху, — тоже. Ближние не вспоминают о нас. И самой гибели до нас дела нет. Всё — вне нас. Власть всякой живой силы простирается с неопределенного времени до неопределенной вечности. Но мы — поскольку не построены как простое, в соответствии с ясными законами, а сплошь сконструированы из поздних и плотских форм, — мы ведем счет отпущенным нам дням.

Молодой человек:

Нас обложили со всех сторон. Ты называешь это одиночеством. Бренностью. Я же знаю, что дело в соседстве Неумолимого^{135}. Само его дыхание — опасность. Его прикосновение — худшее, что только может быть. Под нашими подошвами гибнут жуки и черви.

Мать:

Рот, говорящий это, когда-то был в моем чреве, потом лепетал, прижимаясь к моим соскам. Этот страх вырос во мне. Пойдем. Тобою завладела болотная лихорадка. Я еще могу тебе пригодиться. Пойдем.

(Оба — молодой человек опирается на руку матери — уходят.)

(С обеих сторон)

БУРЯ ТРЕЩИТ И БАРАБАНИТ

(Это значит: закон Природы отчетливо проявляет себя, возвещая людям, что пока они не одни, не в своем кругу.)

4-й музыкальный фрагмент. Allegro moderate.

(Литавры)

Хор участников танца смерти(шепчет):

Мы стали бренными останками, как и все бренное.

Станем разреженным присутствием в дальнем времени^{136}.

Но и в такой протяженности не удержимся.

Мы — только голос

истерзанных существ

и тягостный зримый образ

их кошмаров^{137}.

(Справа)

ТРУБЫ, ТРОМБОНЫ

(Это значит, что стихиям присваивается некий магический смысл.)

5-й музыкальный фрагмент. Allegro.

Косарь (выступает из ряда. На его место становится Тучный Косарь):

Я пока остаюсь. Я — закон. Я — прилив и отлив. Юность и старость. Свет и тьма. Я — первопричина всякого движения и первооснова всего живого. Мать матерей, отец отцов, бог животных, коего они страшатся. Метаморфозы камней, весна и осень деревьев. Я — радость сева и зачатая. И только для стариков — горький привкус на губах.

Вы восхваляете юного тельца с крепкими рогами?

Восхваляйте меня!^{138}

И плодородную влажную почву ваших полей?

Восхваляйте меня!

И ваши дни, переходящие в ночи, полновесные как зерно?

Восхваляйте меня!

Я стремлюсь по вашим артериям: всеми потоками паводков и всеми темнотами низостей и терзаний.

Я голос, звучащий в вас: прибежище всех мест и событий.

Восхваляйте меня!

Даже бичуя вас, я оставляю вам радость быть собой. Жду, пока вы признаете мою власть, поникнете. После будет прохладно. И тихо. А я снова начну отделять мужское от женского, чтобы всё росло.

(Слева)

ИНТЕРМЕЦЦО

(Это значит: всегда найдется кто-то, будто случайно шагающий по дороге.)

6-й музыкальный фрагмент. Adagio.

Странник:

Дождь случал по окнам. Он был как морские волны, набегающие на берег. Как звон косы в ольховых зарослях. Как скрипки растущей на дюнах травы. Как струящийся песок на подветренных склонах. И я понял: настал час, когда я должен уйти. В этом мире много дорог. И дороги хотят, чтобы по ним странствовали. Прощание размягчает сердце. Но промокшая одежда снова его укрепит. Я хочу запечатлеть, пока еще не поздно, память о ней. Она была моей дорогой подругой. Временами — моим жилищем, где я обустраивался со всеми налипшими на меня обломками. И находил там место, и каждый струп на мне тоже находил место для себя.

Она была податливой и терпеливой: беспорядок, вносимый чужим и неподобающим, нисколько не омрачал ее лоб. Она принимала меня как есть и не пыталась улучшить мои привычки, сделав их более приличными. Она понимала: некоторые мысли в наших сердцах нам не принадлежат, мы для них только оболочка. Точность — добродетель оседлых; в неясностях таится дух авантюры. Лежать в тепле приятнее, чем стоять на холоде. Но чередование того и другого наделяет время добродетелью… Итак, я оставался там долго. И спокойно набирался сил, и пропитался молочным запахом ее кожи. И отяжелел на взгляд безучастной комнаты, где Она стала обликом наподобие юной девушки, еще не знающей, из-за кого ее подушка промокла от слез.