Частная кара

— Ты туда не гляди, не гляди, парень, — и противоборствовал моему стремлению обернуться. — Это бывает... Бывает... Не ты первый, не ты последний... Так и умом, однако, трогаются... И такое бывает... — Он все вел меня прочь, к морю, к лайде, к беспокойному крику чаек, вел и уговаривал, как напугавшегося темноты ребенка. — Бывает, что и сблазнится так... Да и как не сблазнится, коли похож... Натурально похож.

— Кто похож, Прокопьич? — Тело мое била дрожь, и зуб не попадал на зуб, но я уже мог соображать и спрашивать.

— Да кто? Медмедь ить...

— На кого похож?

— «На кого, на кого»... На нас с тобой. На человека.

— Ты об этом знал?

— А то как же? Чай, в тайге живем. Как не знать.

— Прокопьич, а мне показалось...

— Знаю, говорю, парень, знаю. — И, вздохнув, добавил свою поговорочку: — В кого стрелять, у нас так вот мужик-охотник с резьбы сошел. Такое, парень, дело, в кого стрелять. — И замолчал, все еще продолжая держать меня в своих объятиях.

Там, у Амуки, где лежал он и полоскалась в прозрачном потоке медвежья шкура, громко переговаривались мужики, обсуждая случившееся, да отчаянно рыдали чайки на большой лайде.

14

В начале пятидесятых годов Алексея Прокопьича Абросимова направили в верховья Илима. Был у него поисковый отряд: он, маршрутный рабочий, конюх и три лошади. Получил начальник отряда спецодежду, продукты и одно ружье с запасом патронов. На месте, в глухом таежном селе, докупил Алексей Прокопьич продуктов, арендовал лошадей и был готов к выходу в тайгу, оставалось только пристрелять ружье. Ушли за село и на старой бане повесили мишень. Первым стрелял начальник, потом рабочий, потом конюх. Ни одного попадания не только в мишень, но и в баню. Глянул Алеша в ствол, а он кривой. Положили ружьишко на полено, другим прикрыли, а третьим стали править. После такой операции в баню с десяти шагов можно было попасть. Стали ходить в маршруты. Работали вдвоем с двумя приборами, разойдясь друг от друга метров на пятьдесят. Все шло как нельзя лучше, погода им благоприятствовала, и отряд их вырос еще на одну единицу. То ли где и уперли, то ли сама прибилась, но ходила с ними теперь маленькая собачонка, щенок не щенок, но вроде бы молодая, хотя и странных кровей. Было в ней что-то и от таксы, и от лайки, и даже от фокса что-то, в общем, породистая. И обладал этот собак (в сибирских, особенно в северных, селах редко говорят на кобеля — собака) великой прожорливостью. Молотил он все подряд и не наедался. Поэтому ребята решили его не кормить вовсе. «Пускай сам себя прокармливает, — в тайге живет». Вот тогда и предложил Алеша рабочему маршруты закладывать петлями, расходясь поодиночке:

— Тебе — ружье, — сказал. — А мне — собака.

На том и договорились.

Раз идет Алеша гибельником — старой гарью. В три этажа деревья навалены, нога земли не касается. Идет, как и положено тому в маршруте, сосредоточенно. Собачонок же по гибельнику рыщет: где яйцо залупит, где мышь задавит или птенца словит. В общем, питается. А среди гари этой островок зеленого леса, и в нем птицы верещат. Собак туда заскочил и голос вдруг подал: «Гав, гав, гав, гав!» Да вдруг и замолчал. И вот видит Алеша, как вырывается собачонок из этого леска и летит стремглав, словно и земли не касается. Уши положил на спину, хвост поджал под лапы, и кажется, что задние впереди передних бегут. А за ним мчит как угорелый лохматый здоровенный медведище. А собачонок бежит не куда-нибудь, абы ноги унести, а прямиком к Алеше. Нырь к нему и морду в сапоги умял. Что делать? Алеша вынул нож. В Минусинске купил столовый. Сам лезвие выточил, ручку сделал. Встал на изготовку и слышит, как дрожит у него в ногах собачонка, и дрожь эта в самого Алешу переходит. Медведь увидел человека — да как тормознет со всего хода и встал как вкопанный. Глазки маленькие, ушки совсем крохотные и торчат, а плечищи как подушки.

Тут Алеша заорал нечеловеческим криком. А медведь как скакнет в сторону, не меньше — метров на семь отлетел и опять смотрит. Не может понять, как это такая подленькая трусливая тварь в человека превратилась.

Алеша от этого взгляда шажком, шажком, да не попятным, а в сторону. Идти-то при всем внимании трудно было, а тут без огляду, боится упустить медведя, а собачонок в ногах так и путается. Добрел Алеша до громадной колодины, одну ногу перенес, другую, а сам на медведя глядит. И вдруг разом и схоронился за нее, а собачонка уже там и пуще прежнего трусится, слышно, как у нее зубы от страху стучат. Подождал Алеша. Нож в руке. Осторожно выглянул из-за колодины. Нет медведя. Еще потайно поглядел и вдруг увидел. Лохматый, как и он, прятался за валежину и тоже из-за нее выглядывал. Увидели друг друга и разом схоронились. Потом Алеша снова выглянул. Нет медведя, Да и не слышно, чтобы убегал.