Частная кара

Ходил такой пароходик от Минусинска до Красноярска. Загружался пассажирами, сельхозпродукцией всякой и шлепал не торопясь вверх по Енисею и с «ветерком» вниз. Шли тогда к Красноярску. Народу немного, и все как одна семья — друг друга знают. Бабка из Минусинска две бочки брусники везла на продажу в Красноярск. Стояли они на корме. Перед утром накрыл суденышко туман, такой густой, что хоть ножом режь. Приткнулись, кинули трап на берег и встали на отстой. Уж и не знаю, как там получилось, то ли вахтенный уснул, то ли и не было его, но по трапу пришел на пароход медведь. Молодой пестунишка. Начал по палубе шариться. В один трюм сунулся: там уголь — не понравилось; в другой — солярка, тоже не по вкусу, а вот бабкины бочки приглянулись. Вышиб из одной дно и уполовинил. А наевшись до отвалу, побрел искать, где бы соснуть. Сунулся еще в один люк, он ловким манером подымал крышки, а оттуда тайгой пахнет — дрова в трюме. Залез и захрапел.

Утром бабка шум подняла. Собрались пассажиры, команда. Матросы объясняют: «Мишка, бабка, не иначе как он поозоровал». — «Ах он пьяница, бесстыжие глаза!» — кричит бабка. На пароходике рулевым Мишка был, мужик выпить не дурак, бабка на него и грешила.

Но скоро обнаружили настоящего мишку, люк задраили и решили медведя обязательно в Красноярск привезти и сдать там в цирк ли, в зоопарк. Рулевой Мишка очень тезку полюбил, кормил его, разговаривал. И вот, выпив в свободное от вахты время, и, надо сказать, крепко, вдруг пропал куда-то. Его искать. Нет, и все тут. Не сыграл ли человек за борт? Заглянул кто-то в дровяной трюм: «Братцы, гляньте!» Лежат в трюме в обнимку, оба друг другом довольные. С тех пор медведя перестали бояться. В Красноярске его никуда не отдали. Он совершил еще несколько рейсов по Енисею. Пить захочет — бежит на камбуз и открывает кран, закрывать не умел. Кстати, на каботажке, что ходила от Николаевска на Александров-Сахалинский, жила у команды молодая медведица Машка, она точно так же жажду утоляла. А наш Мишка умел еще и гудки подавать. Тезка думал приучить его к штурвалу. Но пестун как-то на отстое ушел в тайгу. Ждали его, ждали, из графика все равно выпали, но не вернулся. Потом слух по Енисею был, что у Долгой косы на гудок парохода выбегает из тайги медведь и вроде бы ждет, чтобы привалили и трап подали. Не могу сказать точно, но, кажется, года через два после этого случая, подманив гудком, «взяли» его с шести стволов горе- охотнички.

17

В конце шестидесятых жил я в Саянских предгорьях, у речки Ия, в селе Аршан. И вот узнаю, что где-то километрах в ста заломили мужики берлогу. Случай этот не редкий по тем местам. Я не знал еще ни одной охоты на медведя с лицензией. Бьют зверя по всей России ничтоже сумняшеся. Действия эти даже похвальными почитаются. Но тут был март. Солнечный, радостный, веснушчатый весь от капелей и насквозь продутый голубым весенним ветром. Заломленный зверь — узнал я — был медведицей. А по той поре у нее должны быть дети. Медведица в этих местах рожает в феврале, рано — в самом конце января, а по-позднему — в начале марта. Медвежата рождаются слепенькими, с голицу-рукавичку, но растут быстро. Думаю, что роды у медведицы бывают легкие, не причиняющие ей беспокойства. Однако у меня записано и два свидетельства больших знатоков-таежников, что будто бы слышали они, как стенает мать, производя на свет свое лохматое потомство.

— Чисто баба схватывается, — говорил один.

Но в основном все лесовики сходятся на том, что «медведице родить что яичко облупить». Так или иначе, в марте, особенно в его конце, в берлоге должны быть дети.

Это меня и взволновало. Я, что называется, вызверился на этих неведомых мне «охотников» и решил во что бы то ни стало наказать их. Не буду рассказывать, как перли мы по снежным хлябям — дороги разом распустило тогда, и они канули, — как ввязались в какую-то драку, поскольку два села, празднуя свой «престол», пошли друг на друга стенкой. От мала до велика, даже женщины и те принимали участие. Приключений было много, пока добрались до нужного места. А там оказалось, что вроде бы и «заламывали» берлогу, но только неизвестно кто. И что мужики-сельчане этих неизвестных турнули, отобрав и трофей и даже хлипенькое какое-то ружьишко, которое и показали нам.

— А что, Семеныч, — басил один из старожилов моему другу, заместителю начальника районной милиции, — разве их удержишь? В машину... Жик — и нету. Кто такие — не знаем. А мясу не пропадать же — поделили. Добро пожаловать на котлеты.

У него же в избе и увидел я крохотные похрюкивающие существа, которые совсем по-человечьи, ползунково, подняв зады, бегали на четвереньках.

— Дети, — сказал старожил, — они и есть дети.

Я знал, что ждет этих детей в охотничьем селе. Подрастут, и на них будут натаскивать «на медведя» собак. Проще это называется: травить медведя. «Они промысловики. Это их труд — ничего не поделаешь, — думал я. — Но заламывать берлогу с детьми и матерью не имеет права и не должен даже промысловик».

Но судьба этим двум малышам была уготована другая.