Частная кара

И я иду, хрипя и качаясь, выталкивая себя оттуда, куда втиснул с таким трудом, и ребра мои тяжело ходят, гулко ударяясь в распираемые таежным воздухом легкие.

А впереди, бессильно раскинувшись, опершись рюкзаком о ствол дерева, лежит Вася и улыбается.

— Ну и горочка...

«Что я слышу! Вы ли это, Василий Борисович! Что за просторечье?! А как же «сухой закон»? — хочется крикнуть мне. Но я не кричу, а валюсь рядом, не в силах сбросить рюкзак...

— Лезу и думаю, кто это мне в затылок дышит и плюется. Неужели ты рывок напоследок сделал?! — рассказывает Вася. — Скошусь назад — ты далеко. Ползу — снова дышит...

Мы выпили два котелка чаю. Вскипятив его уже за непропуском. Черная скала прикрывает нас со спины. Мы сидим в теньке, защищенные от солнца, которое все еще висит над морем, только теперь значительно ниже. Перед нами долгое, чистое, без единого мыска лукоморье, береговая полоса, метров пятьдесят чистого сыпучего песка. И конечно, первое, что сказали оба, увидев такую вот красоту:

— Ничего себе пляжик отгрохали!

А тут, в районе непропуска, полоса все еще сжата скалами, они поднимаются отвесно в небо метрах в десяти-пятнадцати от линии прибоя. Этот каменный сапожок всего в полкилометра. Но какие прекрасные выходы, какие пачки словно бы специально для нас выявленных пород! Обнажение за обнажением в первозданном естестве — готовый геологический атлас распахнула нам природа.

Все, что было позади, забыто. И Вася, дурачась, шаркает сапогом по гальке:

— Очень па-пра-шу вас, замерьте фонок вон на той пачечке.

Работаем мы весело, и я бегу к указанному геологом выходу, настраивая радиометр и шаря щупом по выходам пород.

Пачечка интересная. Я считываю шкалу, записываю показания. Океан за моей спиной, громадное доброе животное, ласково ворчит, дыбя теплую шкуру. Поет безголосо и крикливо Вася в ста метрах от меня:

Главное, ребята, сердцем не стареть...

Справа широкая осыпь неожиданно оживает. Мелкие и крупные камни медленно, а потом все быстрее и стремительнее обретают движение. И осыпь плывет, выплескиваясь на берег.

«Геологический процесс — медленный процесс», — думаю я, но на всякий случай отодвигаюсь, гляжу в сторону осыпи.

Я еще не осознал, что произошло, а рот мой пополз в улыбке, и все внутри меня радостно затрепетало, и безудержный смех захлестнул, но я сдержался, замкнувшись в восторженном, но в молчаливом созерцании.

Крохотный парнишка-медвежонок орудовал у осыпи. Подняв тупой лохматый задок, он отбегал к самому прибою, развернувшись мордочкой к скалам, замирал в спринтерской стойке. И вдруг во весь дух бросался на осыпь. Он бежал быстро и ловко, залетал наверх не на четырех, а на двух ногах. И, забежав как можно выше, шлепался на брюхо и сползал на нем вплоть до берега. Он катался на оживающей под его бегом осыпи.

И снова спешил к прибою, замирал на мгновение в спринтерской стойке, и все повторялось сызнова.

Парнишка веселился, радостно похрюкивал, но случалось, и взвизгивал, сердясь на крупные камни, не щадившие его лап.

«Надо позвать Васю, — подумал я и было наладился тихонечко ретироваться, как самая логичная и простая мысль остановила меня: — Если есть медвежонок, значит, есть и медведица...»

Я осторожно, каждое движение стало даваться с трудом, огляделся вокруг. Медведицы нигде не было. Но словно кто-то извне подсказал: «Погляди наверх». И я увидел ее в одном коротеньком прыжке над собой. Медведица сидела на изломе той самой пачки, которую я только что обследовал, и внимательно, как это делают кошки, наблюдая своих котят, следила за медвежонком.

Казалось, она не обращала на меня никакого внимания, но каждый мускул ее могучего холеного тела был напряжен. Я отчетливо видел это. И еще медведица, продолжая глядеть на медвежонка, принюхивалась к чужому запаху, как бы чуть оскаливаясь в мою сторону.

Трудно объяснить, как сорвало меня с места и кинуло не менее метров на двадцать в сторону. А там, ощутив себя вовсю бегущим, я заорал:

— Вася, медведи!

Но он бежал ко мне и отчаянно махал руками. Еще на бегу я оглянулся и чуть было не сбил его.

За мною, все так же потешно подкидывая задок, как это он делал, убегая к прибою, бежал медвежонок.

— А где медведица? — спросил Вася.

Мы остановились. Остановился и медвежонок.

— Вон она, — я ткнул щупом радиометра в сторону. Медведица спускалась с обнажения проворно и легко. Настолько легко, что могучее тело ее казалось вовсе не настоящим, словно кто-то в шутку сделал такую вот большую плюшевую игрушку.

— Пугай, — сказал Вася.

И я, выхватив у него молоток, что есть силы застучал по котелку.

Но произошло обратное. Медвежонок не испугался стука, но очень развеселился, сделал какой-то необычайный кувырок и снова затрусил к нам.