Частная кара

Антонина заученно произнесла несколько фраз, доказывающих невозможность их совместной жизни.

— Суд считает ваши доводы убедительными для расторжения брака, — сказала судья, предварительно что-то спросив у заседателей.

— Однако, — сказала Антонина, — у меня есть исковое заявление к гражданину Стахову...

— Хорошо. Садитесь, — сказала судья. — Гражданин Стахов, вы согласны с доводами гражданки Стаховой относительно мотивов, приведших ее к решению о расторжении брака?

И хотя Стахову хотелось сказать, что вовсе не Антонина расторгает их брак, а он, что все эти причины ничего общего не имеют с тем главным, что определило их разрыв, он кивнул:

— Согласен...

На этом процедура развода была окончена. Суд приступил к вопросу имущественного раздела. И в это время в зал впорхнула запыхавшаяся, потная Аллочка — давняя подруга Антонины, когда-то тайно влюбленная в Стахова, а потому и ненавидящая его теперь.

«Ну вот, завтра весь Крайск будет знать о подробностях нашего развода, и даже о таких, каких и не было», — подумал Стахов, и ему стало тоскливо. Нестерпимо захотелось увидеть Алешку. И уехать куда-нибудь с ним вдвоем, как это делали они не однажды. Ночевать под открытым небом в стогу соломы, видеть черное небо и белые звезды, представлять непредставляемое и рассказывать сыну о том, как близки нам, людям, эти далекие звезды и как мы, живущие тут, на земле, зависим от их движения и света там, в бесконечных пространствах времени.

Имущественный раздел бывшей семьи Стаховых занял у суда один час двадцать пять минут. Дело о разделе дачи было выделено в отдельное слушание по месту нахождения недвижимости.

Решение суда не устроило Антонину. Она заявила, что подаст обжалование.

Нагнав Стахова у выхода, сдерживая себя, сказала твердо:

— Тебя ждет жестокая кара, Стахов...

После суда он поехал в университет. На кафедре никого не было, и только Ирочка что-то стучала на машинке. Увидев Стахова, она всплеснула ручками, залилась краской, глаза наполнились слезами.

— Николай Алексеевич, что теперь будет! Николай Алексеевич, ведь вы спешили, а у меня было столько работы, такая суета, — она всхлипнула, пряча лицо в ладони.

— Забыла? — спросил Стахов, и ему стало холодно.

— Да! — кивнула Ирочка. — Меня теперь уволят... Но вы так спешили... Хотя бы написали из экспедиции... Что теперь будет?..

— Успокойся, Ирочка, ты тут ни при чем... Я виноват во всем сам! Где заявление?..

— Я теперь... понимаете... столько бумаг... а все: Ира, Ира...

— Ладно, заявления не было, — сказал Стахов. — Борис Владимирович где?

— Обещал быть... Вы не сердитесь на меня, Николай Алексеевич…

26. Директор школы рабочей молодежи говорил со Стаховым на «ты».

— Слушай, ты действительно прогулял двадцать четыре рабочих дня?

Стахов кивнул.

— Силен... Запил, что ли?

— Нет. Был в экспедиции... Полетел на несколько дней в горы, а застрял там почти на месяц... Нелетная погода...

— Пили? — снова с интересом спросил директор.

— Да нет же... Непогода, понимаете...

— Понимаю... Понимаю, — усмехнулся директор, заглянув в бумаги Стахова. — Характеристика у тебя какая-то странная. — И покачал головой. — У меня парень, сын забаловал. Учиться не хочет. Отправил его работать на стройку электриком. Так он, сукин сын, прогуливает. Попивать стал. Я на него: «Что же ты меня позоришь! Прогульщик!» А он: «А что я! Я — день не ходил. А вон у нас коломенские ребята с аванса не ходят!..» Понимаешь, с аванса уже третья неделя пошла. И что? Ничего... Придут, почитают им мораль, предупредят и опять на работу направят... Характеристика у тебя странная.

— Что же в ней странного? — спросил Стахов, понимая, что напрасно теряет время. На работу почасовиком-историком его не возьмут.

— Интеллигенты, — сказал директор, раздражаясь. — Сразу и увольнять. Скажи пожалуйста — прогул. Разобраться надо. На вид поставить. Ну, строгача... А они сразу — бегунок в зубы. — Снова заглянул в бумаги, полистал характеристику — пять страничек на машинке. Оживился: — Знаешь, я сюда от дальнобойщиков пришел. Бросали меня на укрепление в автодорожный трест дальних перевозок. Так ведь там один шофер чего учудил — месяц на «КамАЗе» неизвестно где разъезжал. Калымил, сукин сын! Я его под суд отдал! Так знаешь, как мне ума вложили. Воспитывай, говорят, в родном коллективе, а не карай. Почему у тебя тут пишут, что ты несерьезно относился к своей работе? Ага, понял. Часто брал отпуска за свой счет. А зачем?

— Я книгу писал...

— Книгу? — директор подозрительно поглядел на Стахова. — Какую?

— Историческую... — Стахов встал. — Я понял... Не подхожу вам.

— Нет, постой, — директор жестом попросил сесть. — Как же так? Не разобравшись — и привет. Я так не могу. Не горячись... Ты мне вот что скажи, честно только!.. Может, ты все-таки того?.. Запиваешь?

Стахову стало невмоготу.

— Давайте кончать, — сказал он, снова поднимаясь. — Если бы пил, то уж обязательно тут об этом написали...