Частная кара

Чернышов, обиженный этим смехом, с неудовольствием поглядел на Потапова, и Дибич, уловив этот взгляд, остался доволен.

Привели штабс-капитана Александра Бестужева. Сняли с глаз повязку, и он, привыкая к яркому свету, щурясь, оглядел присутствующих и поклонился всем сразу.

Один только Бенкендорф едва приметным движением головы ответил на приветствие и обратился к арестованному:

— Гвардии штабс-капитан Бестужев, арестованный Рылеев двадцать шестого декабря показал, что вы приняли в число членов общества, — Александр Христофорович, заранее подготовив вопросы, специально пропустил слово «тайного», — инженер-полковника Алексея Кущина. — И, предупреждая немедленный ответ, продолжил: — Объясните нам, когда сие сделано, и какое он принимал участие в намерениях вашего общества, и чем содействовал достижению целей, вами поставленных?

Бенкендорф ни разу не заглянул в бумагу, перед ним лежащую; славясь отчаянной своей рассеянностью и забывчивостью, генерал нужное выучивал наизусть, часто поражая окружающих четкостью слога и мысли.

Бестужев задумался ненадолго, огляделся вокруг, словно бы ища стул, на который можно было бы присесть, не спеша ответил:

— Мне сдается, что в первом своем показании я говорил о коротком знакомстве с инженер-полковником Кущиным. Если сие не так, то прошу покорнейше извинить меня за мою забывчивость. Поскольку вопрос, тогда мне заданный, касался всех моих знакомств, то перечислить их в силу общительного моего характера не так-то просто.

Бестужев замолчал, припоминая, как нынешней осенью они, расшалившись, с Кущиным нагрянули с визитом к Николаю Ивановичу Гречу. Там был Фаддей Булгарин.

Кущин, любивший подтрунить над осторожным и преданнейшим властям Булгариным, за пуншем вдруг обратился к хозяину:

— А что, Николай Иванович, если я создам масонскую ложу противу существующего строя, вы в нее вступите?

Фаддей Булгарин побледнел и срывающимся голосом предупредил Кущина:

— Позвольте не произносить при мне столь глупых и дерзких шуток...

— Я вовсе не шучу, — серьезно ответил Кущин. — Так как же, Николай Иванович? Вступите?

— Конечно, — ответил Греч, а Булгарин нервно икнул и подался к дверям, придерживая обеими руками живот. — Конечно, если им будет руководить петербургский обер-полицмейстер. Ты куда, Фаддей?

— Мутит что-то, — ответил из-за дверей Булгарин.

Бестужев расхохотался.

— Доносить пошел, — сказал Кущин, довольный шуткой.

— Полноте, — сказал Греч и вышел вслед за Булгариным.

— Вам совершенно ясен вопрос, господин штабс-капитан? — спросил Бенкендорф, выдержав затянувшуюся паузу. — Мы слушаем...

— Этой осенью, разговаривая о положении нашей родины, я намекнул ему, что есть общество, — Бестужев тоже обошелся без ставшего обязательным при допросах слова «тайного», — которое первейшей задачей своего существования ставит пользу великой России. И он отвечал мне, что будет недостоин имени русского, если не будет в нем.

Чернышов не выдержал:

— Не будет — где?

— В общество, — просто ответил Бестужев.

— Ясно, — буркнул Чернышов, уловив протестующий жест председательствующего.

— Но в общество я его не принимал. Говорили мы тогда общими терминами, как это, слава богу, принято в наших кругах. Потом я познакомил его с Рылеевым, и тот принял его на руки...

— На руки или в общество? — неожиданно вставил Дибич, расплываясь в улыбке.

— Далее я общался с ним как с равным по обществу.

— Сообщал ли он вам что-либо о военных поселениях? — спросил Бенкендорф.

— О военных поселениях он мне ничего не сообщал. Поскольку сошлись мы близко после его отбытия из комитета поселений...

Следующим допрашиваемым был Трубецкой. Он сообщил, что Рылеев познакомил его с Кущиным как с членом общества, имеющим очень серьезные связи «наверху», но, разговаривая, они касались только общих проблем, никак не обнаруживая себя сочленами тайного общества. И только однажды Кущин сказал, что если есть в России общество, то оно необыкновенно сильно, но не подозревает о своей силе. И что стоило бы воспользоваться нежеланием Николая Павловича взять власть и учредить представительное правление.

Князь был растерян, несколько все еще не в себе и, рассказывая, все время прерывал себя просьбами обратить внимание на то, что он никогда не брал обязанностей диктатора и отказался от командования войсками накануне...

Капитан-лейтенант Бестужев, допрашиваемый следом за ним, отрицал факт приема Кущина в члены общества, но подтвердил, что тот всегда высказывался в области политической резко и определенно, не скрывая своего возмущения графом Аракчеевым, безумным, по его понятиям, планом превращения России в армейскую казарму, открыто выражал мысли о царящих в стране лихоимстве, бесхозяйственности, казнокрадстве и вопиющем лицемерии.

— Хотя собственное мнение господина Кущина было согласно с целью общества — чтобы всякий благомыслящий человек по возможности своих обязанностей останавливал злоупотребления, я не считал его сочленом и даже опасался его, — решительно закончил свои показания Бестужев.

— Почему? — чуть даже приподнявшись с места, спросил Дибич, улавливая в сказанном некую интригу.