Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая

ВЕДЕНЯПИН. Да… Не знаю… В общем, папина линия. Собственно, фамилия Веденяпины – от бабушки Клавдии, папиной мамы. Это ее род, небогатый дворянский род с русско-мордовскими корнями. Согласно словарю Никонова, наша немножко смешная для русского уха фамилия происходит от мордовского мужского имени Веденяпа (смешно, да?). «Ведень» значит «водный», а суффикс – ап(а) – распространенный суффикс личных имен мордвы. То есть фамилия, как часто бывает, – производное от отчества. На похоронах отца присутствовал красивый старик лет под девяносто. Он знал историю нашего рода и готов был ее рассказать. Все, что от меня требовалось, – это приехать к нему домой. Мне трудно объяснить, почему я откладывал и откладывал эту поездку, пока ехать было уже не к кому. Более или менее определенно я знаю только, что мои предки находились в родстве (близком ли, дальнем – не могу сказать) с декабристами Веденяпиными. Старшего брата звали не как-нибудь, а Аполлон, младшего – Алексей. Оба были сосланы в Сибирь, и Аполлон много лет потом провел в Иркутске вместе с Волконским, Трубецким и другими. В какой-то момент по дороге домой после своего кругосветного путешествия в Иркутск заехал писатель И. А. Гончаров. По его словам, он встречался со многими декабристами. Интересно, виделся ли с ним Аполлон? Упоминаю об этом потому, что Гончаров учился там же, где, правда, немного позже, работал и учился отец (я, кстати, тоже там учился), то есть в Институте иностранных языков им. Мориса Тореза. Шучу! Во времена Гончарова в этом здании находилось Императорское коммерческое училище. Есть книжка. Называется «Декабристы братья Веденяпины». В ней опубликовано несколько фотографий Аполлона, аккуратного сухого старика с сурово сжатыми губами, чем-то напоминающего буддийского монаха, и его дочерей. Надо сказать, что его дочь Варвара очень похожа на мою бабушку Клавдию, тот же тип лица.

Между прочим, лет десять, примерно, назад меня в качестве потомка декабристов пригласили в Ярославль, точнее, в некрасовское имение Карабиху под Ярославлем, на открытие выставки, посвященной декабристам. Там висел портрет Аполлона Веденяпина, и я что-то должен был сказать. Не только я, слава Богу, но и я тоже… Пришлось признаться, что я не смогу поделиться воспоминаниями о жизни в дворянском поместье, зато могу рассказать, как мы жили в коммуналке…

Бабушку Клавдию я не видел. Она умерла в 1945 году от перитонита. Отцу было одиннадцать лет. С Клавдией Александровной связана одна неслучайная случайность. В один из моих первых дней в Петровском-Разумовском – между окончанием института и вступлением в профком литераторов при «Худлите» (членство в котором давало вожделенное право нигде не служить) я два года преподавал английский язык в Сельскохозяйственной академии им. Тимирязева – ко мне подошла старейшая сотрудница кафедры. Фактически она была уже на пенсии и, так сказать, сдавала дела. Подошла и спросила, имею ли я какое-нибудь отношение к Клавдии Веденяпиной. Вот тогда-то мне и стало ясно, почему из всех учебных заведений Москвы я попал именно сюда. Оказывается, на этой самой кафедре иностранных языков около полувека назад работала моя бабушка: ходила по этим коридорам, смотрела в эти окна. Наверное, еще и поэтому мне всегда так нравилось ходасевичевское:

…А уж если сны приснятся,
То пускай в них повторятся
Детства давние года:
Снег на дворике московском
Иль – в Петровском-Разумовском
Пар над зеркалом пруда.

После смерти Клавдии Александровны отца взяла к себе его тетка, родная сестра Клавдии, Мария Александровна. Ей помогала вторая сестра: Тамара Александровна. Я хорошо помню обеих, особенно Марию Александровну – бабу Бусю. Помню ее комнаты (целых две) в коммуналке на улице Горького с множеством (во всяком случае, так мне казалось тогда) красивых старинных вещей и вещиц. В комнате побольше стоял прекрасный черный рояль – в молодости баба Буся давала уроки музыки. Баба Буся была небольшого роста, кругленькая, довольно полная, с мягкими руками и приятным дореволюционным лицом.

Она жила вместе с папиной двоюродной сестрой Наташей. Наташа была лет на пять или даже семь моложе отца. И тут мы вступаем в область семейных загадок: хотя Наташа была дочерью Тамары (сходство матери с дочерью бросалось в глаза), мамой она звала бабу Бусю. И жила у бабы Буси. Почему? Наташа была очень симпатичная и ужасно больная. У нее был диабет. В последние годы жизни она едва отличала свет от темноты. Когда она умерла, ей не было и тридцати. Я помню ее руки в кровоподтеках от бесчисленных инсулиновых инъекций. В детстве мы не очень понимаем, что такое боль, тем более чужая. Но сейчас меня потрясает ее воля: несмотря ни на что она закончила медицинский институт, интересовалась всем на свете и могла хохотать со мной над О. Генри, Драгунским и «Кабачком „13 стульев“».