Читаем Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая полностью

Ну вот, теперь надо о маме хотя бы немножко сказать. Во-первых, она была красавица. Помимо всего прочего, мне очень нравился ее низкий голос очень приятного тембра. Она была сильным человеком. Никакого чванства в ней не было, но чувство собственного достоинства и воля чувствовались сразу. Вы знаете, что в советские времена людям часто хамили в магазинах, транспорте и прочих «общественных местах». Так вот, маме не хамили никогда. Все, даже те, кому это явно было не просто, поворачивались к ней своей лучшей стороной. Ее любили и уважали все, без исключения, мои друзья и знакомые. Советовались с ней по разным поводам. Мы очень дружили. Знаете, она была для меня не мама-мама, а мама-друг.


ГОРАЛИК. Сколько было маме, когда вы родились? Она ведь тоже была молодая очень?


ВЕДЕНЯПИН. Ей было 25 лет.


ГОРАЛИК. Они поженились в студенческие годы, получается?


ВЕДЕНЯПИН. Я точно не знаю, может быть, сразу после окончания своих институтов. Во всяком случае, между свадьбой и моим появлением на свет прошло два или три года.


ГОРАЛИК. Они жили не в этом же районе?


ВЕДЕНЯПИН. Нет-нет. Они жили на Таганке, на Ульяновской улице. Но, как я уже говорил, почему-то несколько месяцев до моего рождения и несколько месяцев после они провели на Тверской (тогдашней улице Горького) в коммунальной квартире бабы Буси в крохотной пеналоподобной комнатке. Ну а потом вернулись на Таганку, к бабушке и бабе Нюре. В этой коммуналке мы прожили десять лет до 1969 года. Все мои самые счастливые воспоминания связаны с этой комнатой на Таганке, ну и еще с летним житьем на даче в Александровке (родители снимали там домик примерно до моих девяти лет).


ГОРАЛИК. Каким вы были, когда были маленьким?


ВЕДЕНЯПИН. По-моему, я был очень хорошим мальчиком. Симпатичным, довольно послушным. Такой, знаете, бабушкин внучок. Меня не отдали в детский сад. Мне кажется, я бы умер, если бы меня отдали в детский сад, я панически боялся.


ГОРАЛИК. А пробовали?


ВЕДЕНЯПИН. Нет, не пробовали. Была баба Нюра, и была баба Аня. Родители, понятно, ходили на работу, но баба Аня и баба Нюра были со мной. Мы ходили гулять – обычно с бабой Нюрой – в Тетеринский сквер. Лет до семи я играл почему-то в основном с девочками, как-то мне было интереснее с девочками. Но еще, помню, мне всегда приятно было думать, что вот сейчас мы пойдем домой наконец. Да, это были абсолютно счастливые времена.


ГОРАЛИК. Что интересовало этого ребенка? Чего он хотел, что любил?


ВЕДЕНЯПИН. Мое первое воспоминание – это 1960 год. Я помню освещение и некоторые фрагменты обстановки, и – самое поразительное – я помню слова: родители обсуждают сообщение о смерти Бориса Пастернака. Это правда. Вот сидят родители, и я помню, как они говорят об этом. Моя сестра-врач считает, что такое возможно. Мы знаем, когда умер Пастернак. Я родился в октябре 1959 года. То есть получается, что мне восемь месяцев. Хотите верьте, хотите нет. Как я сейчас понимаю, больше всего в детстве меня интересовал свет. Это было самое важное для меня. Поэтому лето, конечно, было самым любимым временем года. А лето – это Александровка. По-моему, я уже говорил, что родители снимали там маленький домик, где даже мебели толком не было, надо было везти из Москвы.


ГОРАЛИК. Возили каждый раз?


ВЕДЕНЯПИН. Да, возили каждый раз, я помню, подъезжал грузовик, выносили стулья, тахту… И вот на три месяца мы туда переезжали. И самые сильные впечатления связаны именно со светом, каким-то особым освещением… Мне кажется, то, что я видел, не было только солнечным светом. Собственно, именно поэтому я так и ценю именно этот период своей жизни.

Вообще, люди, вероятно, делятся на тех, для кого самое важное – детство, на тех, для кого важна юность, и на тех, кто знает толк в так называемой взрослости. Я, конечно, из тех, кто больше всего ценит детство, причем совсем раннее: лет до шести, максимум до десяти.


ГОРАЛИК. К разговору про свет: рисовать этот ребенок любил?


ВЕДЕНЯПИН. Рисовать ребенок любил чрезвычайно, но у него плохо получалось, надо признаться. Рисовать красками я не умел совсем. Карандашом чуть лучше получалось. Впрочем, рисунки мои были довольно однообразные: я рисовал портреты и лес: деревья, листики, травинки, что-то такое. Вообще, я с детства любил лес и люблю до сих пор.


ГОРАЛИК. Это дачное наследие?


Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза