Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая

АХМЕТЬЕВ. Там какие-то были… Это, знаете, трудно обобщать. Это какие-то картинки яркие и смутные. Сохранились, допустим, какие-то страхи. Страхи, например, были связаны с телевизором. У дяди Саши появился телевизор. В середине 1950-х годов он уже купил телевизор, который все время ломался (КВН), и он его все время чинил. Поскольку они такие люди, они готовы были чинить все, что угодно, даже в чем они совершенно не разбирались. Подолгу разбирали его, я помню, эти внутренности телевизора, рядом внутренности какого-нибудь баяна, который тоже в починке. Это такая вот была перманентная починка. А у дяди даже была мастерская в этой квартире. Маленькая комнатушка такая, чуланчик такой, который он сделал мастерской. Это было вообще, это страна чудес. У него там был маленький-маленький токарный станок и разные другие штуки. Но мне, конечно, нельзя было все это трогать, потому что я в детстве был ужасно неуклюжий. Я часто что-нибудь задевал, там же тесно было, и я часто чего-нибудь ломал или ронял и оно грохалось. И вот чувство вины меня сопровождало. Соответственно в эту мастерскую дяди Сашину я не мог войти. Входя, я ужасно боялся тоже там что-нибудь свалить. Ну, уже не говоря о том, что нельзя было нажимать кнопки и так далее. И значит, у них был телевизор, который время от времени все-таки работал. И там показывали какие-то ужасы. Я помню, что однажды там был фильм про Голема. И вот вы представляете? Это такой ужас. На много лет вперед я испугался вот этого фильма. Что это был за фильм, я не знаю. Любопытно было бы узнать. Там какие-то тени передвигались, но эти тени были очень страшные, я вам говорю ответственно, как ребенок. Вот телевизор – источник ужаса. И что-то еще там бывало такое же. Я помню невыносимое такое… Это уже не страх, а отвращение. Он же был источником отвращения. Бесконечно показывали фильм «Свадьба с приданым». И вот та сентиментальная музыка, она была постоянно для меня какой-то гадостью, которая сопровождала мою жизнь. «Я люблю тебя так, что не сможешь никак ты меня никогда-никогда-никогда разлюбить». Этот кошмар вот. Там артистка Вера Васильева была в главной роли. Она сама была такая веселая и обаятельная, но сам вот фильм, там была какая-то струя вот этой вот мерзкой сентиментальности, которая дико раздражала. Это немножко я задним числом описываю, но, мне кажется, адекватно.

ГОРАЛИК. Кстати, а садик был?

АХМЕТЬЕВ. Садик, да. На улице Кирова нянек никаких не было, там места не было, а садик был. Уже в три года меня повели в садик от министерства геологии. Ехать нужно было на Смоленскую. Это большой дом, который до сих пор стоит.

ГОРАЛИК. Это вы ездили еще с той квартиры?

АХМЕТЬЕВ. Да, мы спускались на «Дзержинскую», садились там на метро и ехали с пересадкой. Я прекрасно помню этот маршрут: пересадка на «Библиотеке Ленина», значит, с «Дзержинской» до «Библиотеки Ленина», там пересадка, и ехали до «Смоленской», оттуда шли пешком к этому дому. Дом на берегу Москва-реки. Большой дом сталинский, он так и стоит до сих пор. Вот там ужас этот начался социальный.

ГОРАЛИК. Вам не хотелось, не нравилось?

АХМЕТЬЕВ. Не то что не хотелось, я, как сейчас помню: зима, меня заставляют вставать, этот ужасный желтый свет, я должен вылезать из кровати, одеваться и пилить куда-то. Ну, пилил, конечно, с мамой или с папой. Кажется, папа меня отвозил чаще. Первый шок был столкновения с коллективом. Я привык, что меня все любят, понимаете? И вдруг там какие-то злые дети, которые не прощали никаких ошибок, и в общем это было очень грустно. Ну, потом я как-то освоился. И туда я так и ходил года два или три. Там было роскошное развлечение – это из окна туалета можно было видеть Москва-реку. И вот мы залезали на лавочки, там такие лавочки стояли, и глазели все время на эту реку, по которой плывут все время разные кораблики, баржи и прочее. На втором этаже окошки были. Это был хороший садик, наверное. Ну, относительно. И там заставляли что-то есть ужасное. А я еще был привередлив в еде. И там картошка-пюре, которую я не переносил, рыбий жир и прочие кошмары. Это был ужас. Ходила тетя с бутылкой и с ложкой и всем наливала рыбий жир.

ГОРАЛИК. Какие-то друзья начали появляться в садике? Вообще – какие-то новые люди?

АХМЕТЬЕВ. Там у нас во дворе были какие-то люди, но я их смутно помню. Там были какие-то невероятно прекрасные девочки, но их тоже я, к сожалению, смутно помню. А в садике не помню, чтобы у меня были какие-то отдельные отношения, это я не помню.

ГОРАЛИК. В школу хотелось? Вообще какие-то ожидания, связанные со школой, были?