Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая

АХМЕТЬЕВ. Нет, у меня было нормально, правша. Но писал я как курица лапой, и это была трудность и проблема. А, что я читал кроме энциклопедии. У нас была, очень удачно советская власть выпустила к тому времени, библиотека приключений в 20 томах. Она уже почти вся была к тому времени выкуплена, остальные тома я уже сам покупал. Потому что лет с восьми я уже сам ходил в магазин и там покупал в отделе подписных изданий очередные тома, потому что мама продолжала составлять библиотеку. Уже папы не стало, а она подписывалась и мы получали всю эту классику. Часть этих книг так и живут здесь до сих пор. И у меня был маршрут, кстати. Где-то тоже очень рано у меня был маршрут после школы мимо книжного магазина. Я заходил в этот книжный магазин и там порядка получаса-часа минимум проводил. Помимо того что я читал, мне еще ужасно нравилось там смотреть разные книги и выискивать среди них что-то особенно интересное, вкусное. Но специализации никакой не было, я ничем не увлекся. Я, допустим, читал приключения, но мне было лень куда-то ехать, идти. Нет, этого не было. Вот Вовка любил, там, на лыжах, все это. Я – если только меня вытащат. Диван и книжка – это был такой… При том что потенциально я был вполне такой подвижный человек и все такое. И зрение было тогда еще нормальное.

ГОРАЛИК. Тогда часто пытались побуждать детей к дополнительным занятиям – музыка, пение, рисование, спорт…

АХМЕТЬЕВ. Как-то не было. Может, маме было немножко не до того сначала. Ну, во-первых, ей достаточно спокойно, что я был не хулиган, не уличный мальчишка и в основном с учебой я справлялся без труда. И она поэтому особенно в эту сторону не напрягалась. Но, по-моему, какие-то были порывы. В школе были какие-то порывы, меня тоже звали в какую-то самодеятельность. То записывали в кружок, или в студию, танцев. Я помню этих преподавателей, этих танцоров. Знаете, такие люди… Необычные. Сразу было видно, что они необычные. Это были очень статные, очень стройные, по-особенному двигающиеся два старика. И только вблизи было видно, что они старики, потому что все их лицо было множеством морщин испещрено, а издалека это были какие-то красавцы кинематографические. Вот такая была пара. И они в нашей четырехсотой школе учили нас, бестолочей, танцам. Но мне так это не нравилось, что я всячески уклонялся. Меня почему-то все это раздражало и вызывало какую-то злую иронию.

ГОРАЛИК. А с социализацией как было? Уже постарше, лет в десять-одиннадцать.

АХМЕТЬЕВ. С социализацией это когда мы уже переехали в Измайлово, я там нормально подружился с какими-то мальчишками из нашего дома. Мы жили на четвертом этаже, на пятом жил Вовка Лакс, а на третьем жил Женька Арефьев. И вот мы дружили. Вовка был на год младше, а Женька на год старше, и мы общались, гуляли, все нормально. Но там был еще мир шпаны. Это потусторонний мир, с ним ничего, чистая стена. С этим миром я соприкасался только как мячик, в смысле соприкоснуться, отлететь, чтобы не пострадать. Измайловская шпана, у них была какая-то своя жизнь, доносились какие-то рассказы, что этот двор дрался с тем двором и так далее. Но все это было такое потустороннее, потому что я сам был книжный мальчик, но не совсем домашний, получается. Я был самостоятельный. Во-первых, мама не могла за мной следить, и я мог ходить, куда хочу. Моим друзьям, например, запрещалось ходить за пределы двора, а мне было наплевать на это, я ходил, куда хотел. Были друзья, мы какое-то время проводили вместе. На лыжах вот я любил кататься, в лес мы ходили.

ГОРАЛИК. В Измайлово?

АХМЕТЬЕВ. Да. Первые годы школьные… Что там вспоминать. Так или иначе я привык, освоился в школе. Отличником я никогда не был, но у меня был какой-то отдельный статус.

ГОРАЛИК. Кажется, что книжный мальчик в школе в какой-то момент должен непременно начать писать какую-нибудь стенгазету, показывать свои стихи…

АХМЕТЬЕВ. Стихи я не писал, я был такой невыносимо… Я от всего старался уклониться. От стенгазет этих. Наверное, приходилось иногда, но я плохо помню. У нас была очень хорошая учительница Софья Владимировна, она ко мне хорошо относилась. Такая большая грузная женщина. Она потом в моей памяти совместилась со старой Ахматовой. Мне кажется, что это были две женщины одного типа: такие же грузные, но очень статные и какие-то благородные. У нее седина была такая же. Мне кажется, что у нее и нос был с горбинкой. Она ко мне хорошо относилась. Потом много лет спустя я ее встретил на улице, она уже еле плелась по улице. Она сказала: «Ваня, скоро я уйду, приходи тогда». Но я не пришел, к сожалению. Когда закончилась эта начальная школа, четыре класса, она говорила: «Приходи в гости». Кажется, один раз я был у нее. Один раз и все. Вот как-то не сложилось.

ГОРАЛИК. А когда закончились четыре класса, как было?

АХМЕТЬЕВ. Было четыре класса, а дальше был пятый класс, была другая жизнь. Был классный руководитель и учителя по предметам.

ГОРАЛИК. И как это было вам?