Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая

АХМЕТЬЕВ. Я вообще всегда в кого-нибудь влюблялся, еще с детского сада. А чтобы стихи писать, это, по-моему, класса с шестого как минимум. Так, изредка, и я их никому не показывал. Не помню, чтобы я показывал кому-то.

ГОРАЛИК. Обычно, когда человек говорит, что он в подростковом возрасте влюблялся и писал стихи, принято похихикивать – маркировать, что это было пустое занятие. Но на самом деле я часто думаю, что эти самые подростковые стихи часто приносят с собой первое проживание поэзии изнутри. Было что-то такое – или просто желание произвести впечатление на тот момент?

АХМЕТЬЕВ. Не могу сказать. Потому что они, может быть, не слишком хорошо получались, такие странноватые эти стишки. И может быть, какие-то строчки получались неплохо, какие-то похуже. И это все-таки было очень тесно связано с этими чувствами, они были такие не автономные стихи еще. Но никакого такого особенного презрения у меня к ним нету.

ГОРАЛИК. Но и ощущения внутреннего, что это станет вашим занятием, тоже не было?

АХМЕТЬЕВ. Может быть, была какая-то мечта, в которой я боялся даже сам себе признаться, чтобы мне вот что-то вдруг и написать. Забегая вперед, скажу, что написать что-то, что мне понравится самому, удалось уже в старших классах, в 16 лет это было уже.

ГОРАЛИК. Я хотела бы вернуться к восьмилетке, чтобы не упустить ничего. Как была устроена жизнь под конец учебы ближе к концу?

АХМЕТЬЕВ. Шестой-седьмой-восьмой класс. И в восьмом классе нужно было что-то решать. К концу восьмого класса нужно было что-то решать.

ГОРАЛИК. А решали тогда что? Как была устроена структура?

АХМЕТЬЕВ. Значит, вариантов было примерно три: техникум, ПТУ и продолжение учебы в школе, где есть следующие классы. И тут мы роковым образом с Генкой разошлись. Он пошел в техникум, а я пошел в математическую школу № 444.

ГОРАЛИК. Все хотела спросить про ваши отношения с математикой.

АХМЕТЬЕВ. У меня были хорошие отношения, но не специальные. Я легко все делал, но особенного интереса у меня не было. А в эту математическую школу я пошел за компанию. У меня еще один друг появился, Слава Аверин, и он сказал: «Вот, надо пойти в эту школу, хорошая школа». И мы с ним поперлись в эту самую школу. Там было что-то вроде вступительного собеседования, там нужно было что-то решить. И я довольно легко все это сделал. И нас приняли туда. И в девятый класс мы пошли уже вместе с ним за компанию в школу № 444, она здесь стоит рядом, до сих пор существует. Она официально называлась как-то типа «с усиленным преподаванием математики», что-то в этом роде. И девятый-десятый класс я провел там. Это были самые счастливые годы. Это были самые счастливые годы моей жизни вообще за всю жизнь. Потому что после вот этого привычного изгойства, когда я один, один-два человека, с которыми можно разговаривать, вдруг я попадаю в какой-то прямо цветник, где все замечательные, все интересные, все талантливые. Практически все. Просто во всех можно влюбиться. Больше было мальчиков, чем девочек. И некоторые девочки были ого-го. Там, например, была такая Ира С., она сейчас жена Миши Шейнкера, тоже так совпало. Как сейчас помню эти серые чулки ее. Там было две красавицы в их классе. Наш класс был «Д», по-моему, а их класс «Г». А всего было пять классов. И в их классе учился еще Володя Аристов. Мы встречались на футбольном поле с Володей. Володя был там звездой, очень хорошо играл. Такой был смуглый, красивый как сейчас. И другая звезда там был Сережа Стрельцов, такой долговязый парень, совершенно бразильский человек по технике, это что-то невероятное, как он играл. Мне кажется, он был просто гений. Как его жизнь дальше развивалась, я не знаю. В общем, у нас был такой культ футбола.

ГОРАЛИК. То есть вы начали играть в футбол в старших классах?

АХМЕТЬЕВ. Совершенно верно. Потому что до того я не играл в футбол, эта часть уличной жизни прошла мимо меня, я не умел играть в футбол и стеснялся этого.

ГОРАЛИК. И вообще ни в какие вот эти уличные?

АХМЕТЬЕВ. Нет, нельзя сказать, что ни в какие. Что-то было, чего-то не было. Вот на коньках я так и не выучился кататься, ужасно жалко. А там, во-первых, все играли, и можно было не стесняться, никто не дразнился. Такие ребята были. Кто-то отлично играл, кто-то, как я, совсем не умел играть. Кто-то были ботаники, которые вообще плохо бегали. И вот на этом фоне я очень быстро научился, освоился и стал прогрессировать и очень полюбил это дело. И мы играли «Г» на «Д». В «А» тоже были хорошие игроки. Там в «А» был такой Толя Кричевец, такой худенький, но очень ловкий парнишка. Он пишет стихи сейчас, какие-то песни сочиняет. Я его редко вижу. Он дружит с Володей Герциком. Кричевец закончил мехмат. А еще в одном параллельном классе учился такой Андрей Макаров. У него тоже смешная траектория жизни. Мы с ним потом учились на физфаке в одной группе. Он из той же школы. Он стал шолоховедом, он крупнейший борец с авторством Шолохова. Он антишолоховед, он крюковец. Но это детали, это потом все было, а тогда мы все играли в футбол.