Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая

АХМЕТЬЕВ. Эдуард Стрельцов был гениальный русский советский футболист. Дело в том, что… Ну, это часть такой культурной истории российской. Он был гений масштаба самых лучших игроков мира. Родился он в 1937 году. Это был страшно плодотворный год вообще. Поколение родившихся в 1930-х годах, там страшно много было поэтов, вообще много. И футболисты были того же уровня. Вот Стрельцов был такой крупный мужчина и невероятный совершенно игрок. И у него была ужасная судьба. Он стал звездой в 16 лет, 16–17–18 лет, и, бац, он попадает в тюрьму. Его посадили за изнасилование. Там он и еще два человека были осуждены. Еще два футболиста. Ну, детали этого дела любители до сих пор распутывают, что там было на самом деле. Короче, он на шесть лет сел. И лучший его продуктивный возраст прошел в тюрьме, вот этого величайшего футболиста нашего. И когда он вышел, он уже был такой, ну 20 с гаком, и уже человек с лысиной, но все равно показывал невероятный класс. И мы вот специально ходили. Да и вся Москва ходила на Стрельца смотреть. Несколько лет он еще сумел поиграть. И там был тоже драматический момент. 1960-е годы же вообще пиковые годы во многом. И они для футбола тоже были пиковые. Первый чемпионат мира 1966 года в Англии, который у нас показывали, сплошная трансляция шла, и у нас была очень сильная сборная тогда. Мы там взяли четвертое место, что очень хорошо, никогда выше не подымались. Но туда не взяли Стрельцова, который уже вышел, уже играл. Видимо, решили, что неудобно везти с собой уголовника, который только что отсидел. И вот эта вот сборная без лучшего игрока тем не менее вышла на четвертое место. А что было бы, если бы с ним? Просто мечта. Закончился этой злополучный чемпионат (не, не злополучный), я его очень хорошо помню, и стали его в сборную привлекать. И там какие-то чудеса он творил. И как раз там старый Стрелец, а появился тоже гениальный молодой Бышовец. «Динамо-Киев» и «Торпедо» были две команды главные тогда. В «Торпедо» был Стрельцов, в «Динамо-Киев» была молодежь, вот Бышовец и Поркуян. А мы с Сережей Доценко очень любили Козьму Пруткова, и мы по образцу Бутеноп и Глазенап (знаете такие частушки?) сочинили частушки про Бышовца и Поркуяна. То есть уже культивировались всякие такие шутки. Сережа, например, писал стихи про историю партии: «В те годы многие хотели / Обле́гчить труд народной массы. / Хотели, да не знали цели. / Трудов не знали Карла Маркса». В общем, так вот мы жили. Пивко стали уже попивать с товарищами. Ходили в «Яму». Знаете, что такое «Яма»? В Столешниковом такой пивбар. Я потом там не был, но тогда мы несколько раз туда ходили с Серегой и Сашей Рябцевым втроем. Говорили о философии, в основном о Гегеле. У Саши было увлечение Гегелем, и мы бесконечно накачивались пивом и разговаривали о ГВФ. Знаете, как запомнить ГВФ (Георг Вильгельм Фридрих) – гражданский военный флот. Ну а кругом какая-то невероятная была жизнь, какие-то темные личности, какие-то невероятные женщины. Москва того времени – это же, как говорили, «сто Парижей». Такой Москвы потом уже больше не было, потому что в 1970-е годы она резко поскучнела. Многие уехали. Сразу же это было видно, заметно по уличной толпе, по всему. Да и вообще, этот брежневский застой, совсем стало скучно. Это все помним. А если вернуться к школе…

ГОРАЛИК. И к стихам.

АХМЕТЬЕВ. А, к стихам, давайте.

НЕШУМОВА. Расскажи про встречу с поэтом.

АХМЕТЬЕВ. Это отдельная вставная новелла.16 лет мне было, я что-то писал там. А к тому времени мама поменяла, 18-метровую комнату ей удалось поменять на комнату 27 метров, угловую. Это произошло где-то в году… В общем, это как-то совпало со смертью бабушки, то есть где-то в 1961–1962 году. И мама переехала. И это привело к некоторому изменению моего образа жизни.

ГОРАЛИК. У вас появилось какое-то свое пространство?