Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая

ГОРАЛИК. Это, кажется, возраст, когда начинается всякая романтическая жизнь. Про это можно спрашивать?

АХМЕТЬЕВ. Что я могу сказать. Когда я пошел туда в девятый класс, там были вечера. Над нами был еще десятый класс, и был еще одиннадцатый класс. Это был последний год, когда существовал одиннадцатый класс. И вот вы можете себе представить, для мальчика 15 лет 16– и 17-летние люди – совсем уже взрослые люди. И конечно, у многих, наверняка, была какая-то взрослая жизнь. И вот глазели во все глаза, какие там невероятные красавицы и как они там танцевали между собой и с учителями. Этот праздник жизни мы наблюдали. И пение еще было. Пение было очень популярно. Был признанный гитарист, главный гитарист этой школы – такой Саша Куно. Пели на переменах и в туалетах причем. Мужской туалет битком набит, там в углу сидит Саша Куно и играет.

ГОРАЛИК. Когда во всех нормальных школах курили и говорили про секс, они сидели и пели.

АХМЕТЬЕВ. Наверное, это было тоже, но вот культовое дело такое в этой школе – это пение. Он пел все такое хорошее: «Товарищ Сталин, вы большой ученый…», и Окуджаву, и все такое прочее, Высоцкого и так далее.

ГОРАЛИК. Про самиздат: это уже проникало к вам, да?

АХМЕТЬЕВ. Да, уже проникало, уже было, потому что еще другие были культурные контакты на даче. Там была своя компания, и я помню, что лет мне было еще 12–13 и мне показали переснятый текст Окуджавы. Я там ничего не прочел еще, но с физическим наличием я столкнулся таким образом. И там приезжала дальняя родственница, я помню, девушка красивая, года на три постарше, она была старшеклассницей. И вот она рассказывала, как в их класс, смутно помню, пришел какой-то проверяющий и стал спрашивать, каких поэтов вы любите. И чуть ли не весь класс заорал: «Окуджаву!»

ГОРАЛИК. Я как идиот тоже так в классе отвечала. Сейчас понимаешь, что учительницу жалко: что она должна была с этим делать?

АХМЕТЬЕВ. Вот там были какие-то действительно с этим трения. Я помню, как она, довольно смеясь, рассказывала об этом случае.

ГОРАЛИК. Вас друг выучил играть на гитаре, я правильно помню?

АХМЕТЬЕВ. Да, мой брат Вовка выучил меня играть на гитаре именно в старших классах, потому что у нас были свои в классе гитаристы, и мне казалось, что они играют неправильно. Петь я сам мог и любил, но мне все время казалось, что они что-то такое лажают. И я стал к Вовке приставать. Да он и сам ко мне все время приставал: «Давай я тебе покажу аккорды». А гитара была, она лежала давным-давно купленная, подарок дяди. В общем, висела гитара типа с восьмилетнего моего возраста, которую я полностью игнорировал. Мне достаточно было книжек. А тут Вовка показал эти три аккорда, я их тут же запомнил и стал сам Окуджаву петь.

ГОРАЛИК. Это большое изменение социального статуса?

АХМЕТЬЕВ. Нет, не очень. Дело в том, что я не вклинился, в школе мне не удалось вклиниться в ряды таких звезд. Я больше играл сам для себя. И даже, как говорил мой друг Генка, который в техникуме в своем учился, но у нас продолжались, конечно, отношения, он говорил: «Ты хорошо поешь только стенам». Я был все-таки очень застенчив и стеснялся так вот особенно вылезать.

ГОРАЛИК. С таким культом песен вы не начали писать к ним тексты?

АХМЕТЬЕВ. Нет, в девятом-десятом классе я уже писал стихи довольно регулярно.

ГОРАЛИК. А можно про это порассказывать?

АХМЕТЬЕВ. А мне жалко, что там еще много не рассказано про те годы.

ГОРАЛИК. Давайте, конечно.

АХМЕТЬЕВ. Ладно, может быть, потом за что-нибудь зацепится и вытащится. В общем, если переходить к этой школе, очень сильный контингент и практически все сразу сходу поступали после десятого класса в институт. И не просто в институты, а в хорошие, лучшие. Я поступил на физфак. Это я говорю, чтобы обстановку школы описать. Поступив на физфак, я сразу почувствовал снижение уровня, это был не тот уровень, понимаете. Там была все-таки московская элита, а здесь она была все-таки разбавлена провинциальными. Тоже много было способных хороших ребят, москвичи – не москвичи. И отлично я там подружился с Ваней Крышевым, который был родом из Брянской области. Но в университете была своя драма. Во-первых, после математической школы многое было известно, и не нужно было так заниматься. Я там покатился под откос, я стал все хуже и хуже заниматься. Кончилось тем, что я вообще стал сомневаться, правильно ли я сделал. Но это я забегаю вперед. А вот эта школа – это было счастье такое. Замечательные такие мальчики. Ну и естественно, я там больше дружил. У меня был дружок Сережа Доценко ближайший. Он уже давно умер, к сожалению. У него какая-то опухоль в 1990-х годах возникла. А тогда был футбол, там. Мы ходили на Стрельцова. Вы знаете Стрельцова?

ГОРАЛИК. Нет, увы.