Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая

АХМЕТЬЕВ. Анекдот. Я встал в очередь на нее, нужно было становиться в очередь. На Пушкинской улице был магазин пишущих машинок. И там когда-то, когда я был еще студентом, ребята говорят: «Пойдем запишемся на „Эрику“». Я так поколебался, как всегда, лень куда-то идти, но потом все-таки за компанию пошел и записался. Тоже какую-то очередь отстоял и записался. И забыл об этом. Потом прошло несколько лет, я уже давно не физик, я работаю в булочной, и вдруг мне приходит извещение: «Приезжайте за вашей „Эрикой“». Нужно было срочно денег набрать, и мои добрые булочные коллеги тут же моментально скинулись.

ГОРАЛИК. Дорогая вещь, да.

АХМЕТЬЕВ. 160 рублей она стоила. Хорошая серьезная вещь. И я взял эти деньги, пошел и купил. И у меня появилась машинка дома. И я начал делать свои какие-то подборочки. Свои и не свои.

ГОРАЛИК. Какой жизнью они жили, эти подборочки?

АХМЕТЬЕВ. Ну, я делал несколько экземпляров и ближайшим друзьям раздавал. Вот у Файнермана постепенно сложилась целая куча этих стихов. И еще каким-то друзьям давал, с кем я тогда общался.

НЕШУМОВА. У тебя остались эти сборники?

АХМЕТЬЕВ. Остались. И я любил круглые цифры, у меня было 25, 50 и 100 стихотворений. 25 было самых-самых, 50 лучших и 100 лучших. И был полный корпус как бы. И когда в 1980 или 1981 году Миша устроил мне встречу с Некрасовым, я принес какую-то из этих подборок. Возможно, это была подборка 50. И мы втроем встретились на квартире у Миши на Преображенке. И Сева некоторое время читал эти мои листочки и начал мне потом говорить, какой я отличный поэт.

ГОРАЛИК. Трудно было, когда читал?

АХМЕТЬЕВ. Я уже чувствовал, что ему нравится. И когда это произошло, у меня было чувство, что все, моя жизнь – и литературная, и вообще – удалась. Все, я достиг всего, что можно. И вот мы с Севой даже тогда подружились постепенно, он даже на «ты» перешел со мной, позвал в гости. Я стал к нему ходить. А, эпизод, когда мы перешли на «ты», правда, был другой.

ГОРАЛИК. Это какой год?

АХМЕТЬЕВ. Это 1981 год. Весной 1981 года, немножко до того, мы с Мишей стали ходить в литературное объединение при Измайловском парке, это литературное объединение вела такая Наташа Генина, она сейчас в Германии живет. И вот мы стали туда ходить. Через некоторое время устроили обсуждение моих стихов.

ГОРАЛИК. Кто были эти люди?

АХМЕТЬЕВ. Это были какие-то пишущие люди со всей Москвы, знакомые Наташи этой и просто которые как-то приблудились.

ГОРАЛИК. Важно это было для вас?

АХМЕТЬЕВ. Там были хорошие ребята, приличные. Я ко всем хорошо относился. Но я как-то не уловил, что там культивировался все-таки традиционный стих в основном, мне было как-то все равно. Ну традиционный и традиционный, если хорошо получается, пожалуйста, жалко, что ли. А потом устроили мое обсуждение. Миша постарался и созвал всех наших друзей и общих знакомых. Некрасов пришел, что удивительно. Я там почитал свои стихи. И тут они на меня обрушились и стали говорить, что, мол, «я за вечер таких сто напишу» и так далее. И Сева взял слово и попытался им объяснить, что здесь происходит, вообще, в этих стихах, но там никто не понимал, кого они слушают, и его выслушали вполуха. И потом был назначен перекур. Мы вышли, я закурил, а Некрасов не курил. Он говорил: «Ты знаешь, извини, я, наверное, пойду домой, да мне кажется, что и тебе можно идти уже». Я сказал: «Да нет, я еще посижу, послушаю, что они говорят». И он ушел. И вот так мы перешли на «ты». А хороший был весенний день, я еще там посидел, но, надо сказать, в депрессию небольшую они меня таки загнали. Но там даже было несколько человек хороших. Вот Андрюша Дмитриев сидел, он был тогда совсем молодой, он сидел молчал, он так, по-моему, ничего и не сказал. А завсегдатаи, они так сказать… Ну, я потом перестал туда ходить, я понял, что они делают. Они чуть у кого живая строчка, они тут же ее отрезают. Они занимались тем, что подрезали друг у друга стихи, чтобы все было единообразно. Такой вот был тон. И я пошел домой, а на следующий день ко мне вдруг заваливаются Женя Харитонов и Миша Файнерман. Женя пришел со своей куртуазной вежливостью, говорит: «Иван, извините, что вчера не пришел…» А вот с Женей мы были на «ты» или не на «ты», я уже не помню. Мы с ним были так знакомы не очень коротко. Короче говоря, он пришел, чтобы извиниться, что вот накануне он не смог выбраться. И они пришли меня успокаивать вдвоем. Мы с ними посидели так хорошо, я был в телогрейке. Женя это очень одобрил, сказал: «Очень стильно». Потом Эмма нас накормила борщом и я их проводил через лес из Южного Измайлова в город. Потому что Южное Измайлово такое отдельное было тогда еще. Но оно и сейчас такое отдельное. Вот такая была история. Женя вскоре после этого умер, а с Севой мы так вот дружили. Общались после этого 14 лет, до 1994 года тесно общались, я печатал этот «Геркулес», он мне платил деньги за это, как машинистке, у меня подработка такая, да. Работа. Это работа, ее надо оплачивать.

* * *