Частный сыск

— Видите ли, уважаемая Нина Ивановна, в связи с тем, что наш суд никак нельзя назвать объективным для обеих сторон, в смысле, для обвинения и защиты…

— На что вы намекаете?

— Нет-нет, не то, что вы подумали, — примирительно развел руки Бобков. — Просто адвокату иногда приходится подчищать огрехи следствия, если оно пропустило какое-то несоответствие в показаниях…

— В чьих показаниях?

— Я и хочу в этом разобраться, если позволите.

— Хорошо, — после недолгого раздумья смилостивилась Самулейкина. — Свидетель, отвечайте на вопрос.

— А что он спросил? — рассеянно улыбнулась Ольга Тимофеевна.

— Вы уверены в том, что утром пятого апреля видели Антона Чернова?

— Да, уверена, я ж не сумасшедшая!.. Гриша отвез его и Катеньку в город.

— А как долго семья Чернова полным сбором находилась на даче?

— До или после?

— До.

— Два или три дня…

— А точнее?

— Два или три, — повторила старушка.

— А сами вы когда приехали на дачу?

— В начале марта.

— А что ж так рано? — Бобков обернулся к стенографистке. — Это не для протокола.

— Не для протокола разговаривайте со свидетельницей у себя на кухне!.. — хлопнула по столу ладонью Самулейкина.

— Меня дети отвезли… — жалобно произнесла Ольга Тимофеевна. — Сказали, что дачу сторожить надо, бомжи разворуют…

— Молчите! — приказала ей судья.

— Свидетельница уже удовлетворила мое любопытство. А теперь для протокола. Скажите, а Антон был здоров?

— В каком смысле? — насторожилась бабушка.

— В физическом. — У Бобкова вырвался нервный смешок. — Мальчик не болел?

— Я не знаю…

— Он выглядел больным? Быть может, у него было перевязано горло шарфиком?

— Насчет шарфика ничего не могу сказать, — покачала головой Ольга Тимофеевна. — Но мальчик забегал ко мне перед самым отъездом, отдал мне спички. Они одалживали… Нет, он был вполне здоров.

— Спасибо большое, — сказал Бобков.

— И где же ваше несоответствие? — язвительно ухмыльнулась судья. — Я что-то не заметила.

— Для этого мне надо допросить моего клиента.

— А я могу идти? — рассеянно огляделась по сторонам Ольга Тимофеевна.

Самулейкина отпустила старушку и, прежде вызвать следующего свидетеля, скрепя сердце выделила-таки минутку Бобкову. Ей самой вдруг стало интересно, как адвокат будет выворачиваться из щекотливой ситуации, которую сам же себе и устроил. Несоответствие у него, видите ли. Ну-ну…

— Ну-ну, — вслух произнесла она.

— Григорий Михайлович, во время следствия вы умолчали о том факте, что утром пятого апреля вы отвозили в город семью, — обратился Бобков к Чернову. — Почему?

— Меня никто не спрашивал…

— Ну как же? Вас разве не просили подробно восстановить все события, происходившие пятого апреля?

— Просили, — кивнул Чернов. — Но где-то начиная с двенадцати часов, с момента моей встречи с Ротовым и Бортниковым. Я все рассказал, как было…

— Ну что ж, давайте восполним этот пробел, — предложил Бобков. — Итак, ранним утром пятого апреля вы на своем автомобиле отвезли семью в город, так?

— Так.

— И часто вы выезжали с семьей на дачу?

— Когда как… Старались каждые субботу-воскресенье, но не всегда получалось…

— А пятого апреля Антоша был здоров?

— Да что вы привязались к этому Антоше? — вскипела Самулейкина. — Думаете, если вы будете задерживать рассмотрение дела, это вам как-нибудь поможет?

— Я думаю, что пятого апреля все здоровые дети должны были идти в школу!.. — в тон ей вскипел адвокат. — Потому что пятое апреля — это пятница!

— А при чем здесь школа? — не сдавалась Нина Ивановна.

— Очень даже при том!

— При чем? Объясните!

— Согласитесь, что это несколько странно…

— Чего тут странного?

— Странно, что ребенок два или три дня не ходил в школу без уважительной прич… — Бобков почувствовал, как его молодецкий запал начал потихоньку испаряться. Судья сбила его с какой-то умной мысли.

За те несколько секунд, пока шла эта перепалка между Самулейкиной и адвокатом, Чернов успел «сориентироваться в пространстве».

— Мы с женой решили, что Антоше надо дать отдохнуть. — Он с подчеркнутым равнодушием пожал плечами. — Нагрузки в школе немыслимые, тем более в десятом классе…

— А ваш сын — отличник? — без особого энтузиазма в голосе спросил Бобков, но тут же махнул рукой: — Ладно, это уже действительно никакого отношения не имеет…

Вслед за старушкой свое место для дачи свидетельских показаний занял мужчина лет сорока в простенькой холщовой курточке. По внешнему виду — работяга работягой. Он волновался и не знал, куда девать свои профессионально промазученные руки, они ему мешали.

— Представьтесь, пожалуйста, — попросила его Наташа.

— Лагутин Олег Ромэнович.

— Романович?

— Не, Ромэнович.

— Скажите, Олег Ромэнович, где вы находились пятого апреля приблизительно с двадцати до двадцати двух часов.

— На работе. Была моя смена.

— Вы работаете в аэропорту?

— Да, в Шереметьеве-2. Водителем автокара.

— Погромче, пожалуйста, — взмолилась протоколистка, которая с трудом находила общий язык с Новенькой американской стенографической машинкой. Ей было бы привычнее вести записи от руки, но мировой прогресс не позволял.

— Я работаю водителем автокара, — повторил Лагутин.

— Вы знакомы с этим человеком?

— Да, это Чернов.