Частный сыск

— Вы видели его пятого апреля сего года?

— Да, — уверенно ответил Лагутин, но после небольшой паузы добавил с меньшей уверенностью. — Вроде…

— Так «вроде» или «точно»? — в один голос спросили Наташа и Бобков.

— Точно, — немного помявшись, сказал Лагутин. — Но он тогда у нас еще не работал.

— Где вы видели Григория Чернова?

— В аэропорту.

— В каком аэропорту?

— В нашем. Ах да, простите… В Шереметьеве-2.

— В котором часу?

— Я только заступил, — наморщил лоб Лахтин. — Значит, около десяти вечера. Минут пятнадцать одинадцатого, ага.

— Расскажите поподробней о вашей встрече.

— Ну это… Я, значит, иду и вдруг вижу, что…

— Постойте, — прервала его Наташа. — Где вы шли? Куда и откуда?

— Я шел из раздевалки на стоянку автокаров. — Свидетель все-таки не совладал с руками, и они начали вести собственную жизнь, нервно затеребили брючины. — Я торопился… А у нас, значит, как… Вот так раздевалка, так стоянка… — Он все-таки взял под контроль правую руку и с ее помощью стал наглядно показывать на деревянной конторке расположение помещений, хоть этого никто не мог увидеть. — А так, значит, лестница. Она, значит, ведет в таможенный терминал. Вниз надо спуститься. Ну, на лестнице мы и встретились с Черновым. Он с тележкой был, ну, с багажной тележкой, на колесиках… А на тележке, значит, две такие большие коробки с телевизорами, веревкой привязаны, чтоб не свалились. Ну, я спрашиваю его: «Куда это вы, товарищ?» А он мне: «Не твое дело». Ну, не мое так не мое… Что мне, больше всех надо?

— Дальше?

— А что дальше? Разошлись в разные стороны. Я пошел на стоянку, а он свою тележку вниз потащил… Нет, вру… Я ему еще сказал, что лифт вообще-то давным-давно придумали, но он меня не расслышал. Или сделал вид, что не расслышал, не знаю…

— У меня все, — сказала Наташа.

— Вопросов нет, — вальяжно откинулся на спинку стула Бобков.

Затем давали показания еще несколько свидетелей обвинения. Инспектор ГАИ Лоськов сказал, что он пятого апреля дежурил на Ленинградском шоссе и примерно в двадцать один час пятнадцать минут тормознул автомобиль «Жигули» шестой модели с номером «я17бвг» и выписал на имя шофера, Чернова Григория Михайловича, штрафную квитанцию за превышение скорости на сумму 12 тысяч рублей. В салоне автомобиля, на заднем сиденье, лежали две картонные коробки из-под какой-то видеотехники.

Сержант милиции Галлиулин, служивший в аэропорту Шереметьево-2, показал, что в полдень пятого апреля он и его коллега ефрейтор Бураки сменили Рогова и Бортникова, которые выходили в ночную смену и с которыми у Галлиулина были хорошие, доверительные отношения. Сержант заметил, что, выйдя из здания аэропорта, Ротов и Бортников сели в красный «жигуленок» шестой модели. Водителя он не видел. Номера не запомнил.

Выступавший следом ефрейтор Бураки полностью подтвердил слова своего сослуживца, добавив, что красный «жигуленок» шестой модели припарковался у здания аэропорта, где-то около одиннадцати тридцати и что из левого переднего окошка торчала рука шофера, державшая сигарету.

— Вы курите? — спросила Наташа Чернова.

— Нет, — ответил он машинально, но тут же подавился: — Уже не курю, в тюрьме бросил…

Затем в зале суда появлялись рабочие аэропорта, так или иначе видевшие в тот роковой день подсудимого, который вез на тележке две большие коробки по направлению к таможенному терминалу.

Допросив последнего свидетеля, Самулейкина хотела было объявить обеденный перерыв, но ее упредил неугомонный Бобков:

— Я прошу, вашу честь еще раз вызвать Ольгу Тимофеевну Величко. — Он умоляюще сложил руки на груди. — Пожа-а-алуйста!..

Нина Ивановна пристально посмотрела на него.

«Что-то в нем есть такое… неожиданно для самой себя открыла она. — Симпатичный хлопец… Если уж он ростом за два метра, какой же у него должен быть крантик?… Хм… Ладно уж, пусть…»

— Ольга Тимофеевна, вы помните день недели, приходившийся на пятое апреля? — спросил Бобков бабульку-дачницу.

— Помню, пятница, — не задумываясь выпалки свидетельница.

— А вы смотрели Олимпиаду?

— Что? — заморгала подслеповатыми глазенками Ольга Тимофеевна. — Олимпиаду?

— Да-да, трансляции из Атланты?

— Смотрела.

— А какой вид спорта вас привлекал больше всего?

— Гимнастика… — не совсем понимая, чего от нее добивается адвокат, тихо произнесла бабуля.

Не понимала этого и Нина Ивановна. Она многозначительно прочистила горло, но перебивать Бобкова не стала.

— Спортивная или художественная?

— Спортивная…

— И вы смотрели все соревнования по спортивной гимнастике, ничего не пропускали?

— Все смотрела…

— Значит, вы должны помнить, в какой день проходили состязания в командном зачете у мужчин?

— Я… — замешкалась свидетельница. — У мужчин? Нет, не помню… В июле…

— Это даже ребенку известно, что в июле. Но день?

— Не помню…

— Как же так, Ольга Тимофеевна? День, когда ранним утром Чернов отвозил свою семью в город, заметьте, абсолютно ничем не примечательный день, запомнили, а вот соревнования по обожаемой вами гимнастике… Ай-ай-ай! — склонив, голову набок, Бобков шутливо пожурил старушку. — Что-то с памятью вашей стало…

— Десятого июля! — выпалила наобум уязвленная старушка.