Он взялся за судебные отчеты за последние дни, потом просмотрел «Фоссише Цайтунг» за четверг, чтобы прочесть последнюю из заинтересовавшей его серии статью, написанную молодым автором, неким Гиршбахом. Он немного почитал, но, найдя, что эта статья менее интересна, чем предыдущие, начал пристально смотреть на электрическую лампочку, пока у него не заболели и не начали слезиться глаза. Это была дурная привычка, оставшаяся у него с детства. Его мать всегда старалась отучить его от нее, убирая свечу. Наконец он снова потушил свет, вздохнул, чувствуя полное благополучие, и снова заснул, в то время как в комнате становилось все светлее и яснее.
В семь часов утра он снова проснулся, принял ванну и тщательно выбрился, напевая с закрытым ртом чудесную мелодию из шубертовской «Неоконченной симфонии». Было прекрасное ясное утро, прохладное, но солнечное. Дросте давно уже не чувствовал себя так легко и хорошо. Он отоспался, его усталость и хрипота прошли, и теперь он впервые начал испытывать удовольствие от своей победы в деле Рупп.
Он заглянул в детскую и даже получил от фрейлейн разрешение в течение двух минут подержать на руках сынишку, пока фрейлейн готовила утреннюю бутылочку с молоком. Он вытащил старинные золотые часы своего отца, которые всегда носил, и поднес их к уху Берхена. Берхен приветствовал блестящий предмет криками восторга, но акустические явления были выше его понимания. Уголки его губ опустились, и он испустил вопль, заставивший Дросте спешно положить его на стол.
– Глупый ребенок, – с видом превосходства сказала Клерхен.
Она сама была слишком взрослая, чтобы слушать часы, но не имела ничего против того, чтобы открывали их заднюю крышу и показывали ей, как все там тикает и ходит. Она сосредоточенно сопела, и Дросте чувствовал, как ее мягкие, теплые волоски касаются его виска, когда они оба склоняли головы над открытыми часами.
Завтрак начался с обычной церемонии. Ничего не подозревавший судья уселся на колени «сударыни» Клерхен и выразил свое возмущение и негодование по поводу этого возмутительного происшествия. Кофе как всегда был слишком жидок – по ее собственным словам варка кофе была слабым местом Вероники. Хозяйственная машина шумно начала свою работу, в кабинете жужжал пылесос, в коридоре послышался голос фрейлейн, кричавшей Веронике, чтобы та принесла горячую воду.
Когда Берхена купали, из детской доносилось его довольное ворчанье и воркование. Затем эти звуки прекратились, когда хлопнула и закрылась дверь. Дросте закурил после завтрака сигаретку и для развлечения Клерхен начал пускать колечки. Клерхен сидела у него на коленях и старалась убедить его в том, что была в погребе и видела там двух розовых сахарных слонов, больших, как настоящие в зоологическом саду.
У входной двери раздался звонок. Вероника затопотала к дверям и тут последовал неприятный сюрприз.
– Ну вот, так и есть, – заявила Вероника, без стука входя в комнату. Я говорила, что так и будет.
– В чем дело? – быстро спросил Дросте.
– Пришел человек от газовой компании, потому что по счету не уплачено. Они достаточно предупреждали и нет ничего удивительного в том, что потеряли терпение, – горько- торжествующим тоном объявила Вероника.
– Проклятие! – сказал судья, спустив Клерхен на пол и бросаясь к письменному столу в кабинете.
Да, газовый счет лежал рядом с выписанным им чеком на 16 марок и 74 пфенига. Но по счету не было уплачено.
– Я поговорю с человеком, – сказал он.
– Можете попробовать, – ответила Вероника, не скрывая своего презрения. Дросте открыл ящик, в котором Эвелина держала хозяйственные деньги, но в нем ничего не было. Он раздраженно набрал нужную сумму в собственном кошельке, после уплаты по счету, ему все же оставалось несколько марок на его личные расходы. Он вышел с деньгами в переднюю, где человек в синем оверолле стоял на коленях, копаясь в газовом счетчике. Но теперь оказалось, что рабочий отказывается принять деньги и оставить газ.
– Я не уполномочен, – заявил он, со вкусом выговаривая важно звучащее слово своим неуклюжим языком. – Я не уполномочен принимать плату. На это уполномочена касса. Я только уполномочен выключить у вас газ.
И он выключил газ и ушел, оставив после себя многочисленные следы на линолеуме и противный запах газа во всей квартире.
Вероника молчаливо страдала. Ее лицо красноречиво говорило о том, что такие вещи случаются только тогда, когда служишь не в лучших семействах.
– Сегодня не будет обеда – кисло сказала она.
– Ступайте в ресторан! – яростно предложил Дросте.
– Берхена нельзя кормить в ресторане, – вмешалась фрейлейн, так же явившаяся на место трагедии. – Если Берхен выпьет сырого холодного молока, у него будет диарея, и его начнет тошнить, а это причина двадцати семи процентов всей детской смертности.